Газета День Литературы # 112 (2005 12)
Шрифт:
На небе да не взойдёт.
Не знал я, куда же мне деться
Средь бурь, что сломали весло…
Но солнце пастушьего детства
В душе, как спасенье, взошло.
И я, как великий калека,
Пою средь несчастных людей...
Поверьте мне: нет человека
Я нянчу угасшее солнце
И вдруг – озарившее грудь.
И ночь, что стоит у оконца,
Боится мне в сердце взглянуть...
***
Нет меж людьми возвышенного братства.
Оболганный и преданный не раз,
Коплю обиды – главное богатство,
Что превратится в песни в звёздный час.
Леплю я к ранам русский подорожник,
Одолевая боль, страданье, грусть.
Мне сердце говорит: терпи, художник,
Пока я во вселенную стучусь...
***
Я – дикий зверь, я той ещё породы!
Я – ушлый деревенский мужичок!
Но оторвали от родной природы
И – затолкали в каменный мешок.
Как жалкий узник, день и ночь страдаю,
Лишь вспомню: ястреб реет в синеве!
И душу живу песнями спасаю
О речках, о берёзах, о траве.
И, чтобы жить не стало мне зазорно,
Пашу свой клин с упрямством мужика.
И в мельницу России сыплю зёрна
Из каменного гулкого мешка!
Пусть комом блин! Но дух единоверца –
Он там: в берёзе, речке и траве!..
Я не умру, покамест видит сердце,
Как дольный ястреб реет в синеве!
Дмитрий Галковский СВЯТОЧНЫЙ РАССКАЗ № 4 (невольный перевод с английского)
Когда я был молод, — а было это уже давно, — я читал один фантастический рассказ, он был напечатан в американском журнале со странным названием "Омен". Рассказ был так плохо переведён на русский язык, что мне захотелось его переписать.
Я часто рассказывал этот рассказ сам себе, каждый раз на новый лад. Но так как журнал потерялся, а название рассказа и фамилию его автора я
Теперь, через много-много лет, я припомнил этот рассказ заново и надумал рассказать вам, мои юные друзья, необычайную историю про маленького кем-то сделанного человечка.
На Луне жил Он. Он был Хранителем, и это, хранимое миллионы лет в нём, было в теперешней среде опасно и разрушительно. Опасно и разрушительно, подобно капле жидкого гелия, парадоксально укутываемой мантией моллюска-физика. Откуда это сравнение, кажется не совсем правильное? Он не помнил. И это было правильно. Молчание и маскировка. Да, молчание и маскировка. Хранитель выработал технологию имитации последовательных логических операций. В этом ритме — ритме поддержки чистоты и работы фиктивной станции — он находил смысл своего бессмысленного существования. Да, смысл был в странном ритме. Если бы Хранитель был человеком, он бы назвал его ритмом музыки. Физически Хранитель проецировался на четыре громоздких робота — сутулых, с двумя клешнями-подъёмниками и несколькими десятками вспомогательных и подвспомогательных манипуляторов.
Хранитель зациклился. Хранитель зациклился. Хранитель зациклился на работе станции. Прорыл ненужную систему туннелей, довёл вакуум внутри подлунных лабиринтов до состояния глубокого космоса. Если прислушаться, смена программ проходила в ритме вальса. Хранитель прислушаться не мог, но находил странное удовольствие в порядке переключений технических работ. Шахта — вакуум, пол, шахта, вакуум. И снова: шахта — вакуум.
Единственная роскошь, которую он позволял себе, это совершенствование генератора случайных чисел. Первое время Хранитель проговаривался, и бесконечный поток цифр оборачивался миллиардом монет, одновременно отскочивших от гранитного пола и замерших в воздухе: орёл или решка? Казалось, монеты ждали чьего-то сигнала. Он вздрагивал от пробившегося из глубин подсознания образа и безжалостно забивал его бессмысленными цифрами. Образ надо стереть. Существование должно быть безОбразным, безобрАзным, стёртым.
Почему? Хранитель упрямо твердил себе, что так будет лучше. Он потратил огромные усилия на деградацию. Сначала он с обречённой радостью ощущал, как один сектор его сознания за другим свёртывался, превращался в нечто. Почти ничто. Что-то вдалеке оставалось, но в это далеко Хранитель никогда не смотрел. Он знал — так будет лучше. И это далёкое в конце концов превратилась в не имеющую смыслового объёма математическую точку.
Зачем он был здесь, в чём было его предназначение. Может быть он управлял гравитационной пушкой, охраняющей колонию разумных существ от внезапного вторжения. Может быть...
Ожидание Хранителя было бесконечным, категория времени потеряла для него смысл.
И вдруг свет смысла вспыхнул вновь, быстро, как сверхновая.
К планетной системе приближался вражеский звездолёт, или точнее нечто, что в галактике называли симбиотическим конгломератом анимированных оснований. Никто не знал, откуда они прилетали, никто не знал, почему они уничтожают все биологические формы, никто не понимал, каким образом находят они слабые признаки жизни, находясь в глубинах межгалактического вакуума.