Газета День Литературы # 113 (2006 1)
Шрифт:
— Как ты считаешь, что для сегодняшнего человека является полем борьбы за Россию? Политические баррикады, профессиональная деятельность, творчество или его семья?
— Я категорически против всяческих баррикад. Я представляю, как бы обрадовались наши недруги, если бы мы в какой-нибудь братоубийственной войне положили бы миллионов этак пятьдесят русского люда. И без того по миллиону в год вымираем. После войны и то столько беспризорных детей не было. Поэтому мы должны чётко и ясно понимать, что с нами воюют на уничтожение. Нужно знать в лицо своего врага. Совсем не имеет значения, в обёртке ли он из-под сникерса или в образе навязываемой нам атлантической культуры. Но самое главное — выстоять на этом поле брани.
Но не надо забывать и о том, что народ, утративший свой язык, перестаёт существовать. Поэтому, своё предназначение я вижу в защите и сохранении великого русского языка и великой русской литературы. Не нужно искать новой национальной идеи, она была, есть и будет. Нужно только вспомнить, в чём искали себе опору наши предки.
— Чего, по твоему мнению, сегодня больше всего не хватает России? Я не имею в виду деньги — наш стабилизационный фонд составляет сегодня порядка 1,3 триллиона рублей, это ровно по 10 млн. рублей на каждого жителя страны, но при этом больше половины населения всё равно не имеет квартир, не знает, на что покупать хлеб и одеваться, а деньги просто так валяются в заграничных банках и ждут очередного дефолта. Я имею в виду — мозгов? души? талантов? порядка? заинтересованности?.. Чего не хватает России сегодня?
— Я считаю, что больше всего у нас не хватает совести. Недаром же в "Бесах" Достоевского пресловутый революционер в качестве основополагающего принципа привлечения сторонников декларировал освобождение от совести. Мы привычно сваливаем все свои беды на инородцев, Америку и нерадивость нашего собственного правительства, заявляя при этом, что нас обокрали. Но надо чётко и ясно сказать, что, польстившись на сладкие речи и заморские пряники, мы сами своими же руками, взяв отступного, разбазарили великое государство. И дай Бог, чтобы у нас или у будущих поколений хватило сил и духа вернуть завещанное нам отцами и дедами. А на стабилизационный фонд можно наплевать и растереть, поскольку деньги, вложенные в американскую экономику, в ней и останутся. Сейчас принято не возвращать долги, а убивать кредиторов, что с нами, под вопли о защите прав человека, и делают. Всегда можно будет сказать, что в России нет демократии, а посему средства, отобранные у граждан России, никто им не вернёт. Много крови придётся пролить, чтобы вернуть то, что изъято сегодня обманным путём.
— Русская поэзия сегодня — не исчерпала ли она себя? Видишь ли ты признаки её обновления? Кто, по-твоему, задаёт сегодня тон в поэзии?..
— Тон в поэзии сегодня задаёт сама жизнь. Мы живём в интересное и страшное время, предшествующим поколениям такое и не снилось. Поэтому поэзия, на мой взгляд, должна свидетельствовать о нашем времени. Поэт должен всегда говорить правду граду и миру. Если угодно — "глаголом жечь сердца людей". Бог не в силе, а в правде. Поэтому, абсолютно не приемлю провокационные вопли о безвременной кончине литературы в целом и поэзии в частности. Ныне живущие никогда не смогут, при всём их желании, оценить текущую литературу, поэтому предлагаю оставить это неблагодарное дело взыскательным потомкам. Им дано возносить или предавать забвению.
Беседовала Марина ПЕРЕЯСЛОВА
Гарий Немченко ИЗ ЦИКЛА "ГАЗЫРИ"
ЛЕЗГИНКА ДЛЯ СМЕРТЕЛЬНО БОЛЬНЫХ Позвонил Саиду Лорсанукаеву: мол, надо бы повидаться — отдам тебе маленький рассказик "Три пирога", который напечатал наконец-то "Роман-журнал XXI век".
"Надо! — горячо откликнулся Саид. — Давно надо: "трехстороннюю" встречу осетина да казака с вайнахом
Повидаться договорились через неделю: Саид сам позвонит, предложит день и час встречи...
И тут он пропал.
Разыскивать его я не стал, сложилось так, что было тоже не до того, а после уехал сперва на Кубань, в свою Отрадную, потом надолго застрял в Майкопе у родни да у черкесов, у кунаков.
"Болел Саид, причем сильно — не дай Бог никому так болеть! — сказал мне наш общий товарищ Володя Ряшин, когда через полгода я вернулся в Москву. — Пожалуй, на краю был, еле вытащили. Печень его давно прихватывала, а тут началось такое обострение — не обойтись без операции, но наши хирурги отказались. Специалиста в конце концов нашли во Франкфурте, но клиника запросила такие деньги!.. Хорошо, скинулись земляки-чеченцы и Дума маленько помогла — он был тогда уже помощником Селезнева, Саид. Из Германии вернулся еле живой, но сейчас начал отходить помаленьку, уже берет трубку — позвони ему, он спрашивал, как ты и где."
И вот сидим в необжитом кабинетике Саида в Государственной Думе: я только что вручил ему экземпляр журнала с подборкою своих "Газырей", а он уже успел отдариться только что отпечатанной в издательстве "Воскресенье" книжкой "Дожди меняют цвет"... да что там книжкой — огромной книжищей!
— До электрички как-нибудь дотащу, а там сын меня должен встретить, — пошучивал, принимая прекрасно изданный увесистый том форматом больше обычного. — Как ты-то её донес — тоже небось твой Асланбек привез тебя и поднял твои "Дожди" на этаж... или — "своя ноша не тянет"?
— Ноша, да! — откликнулся он таким тоном, что было ясно: истолковал мои слова на свой лад. — То, что всю жизнь в себе носил, это ты — точно! Здесь собрано практически полностью, что когда-то было опубликовано и на Кавказе, и в центре: детство, ссылка в Казахстан, возвращение, схватка с партийными чиновниками и люди, люди — Чечня мирная и Чечня военная... встречи с Джохаром, когда я ему сразу сказал: э, нет!.. С Басаевым, который был тогда другой парень... с полевыми командирами и с нашими генералами... да вот, дай-ка...
О, родной мой Кавказ!
О, спаявшая нас потом и кровью моя Россия: вон как все переплелось в тебе, как срослось!..
Чувства явно переполняли Сайда: характер из тех, какие называем взрывными.
— Торжественно обещаю прочесть в кратчайшие исторические сроки — не выпуская "Дожди", сказал я на той же полушутливой ноте. — Обещаю!.. Но что мы с тобой за люди? Так нас с тобой перестанут числить кавказцами: нет сперва — о здоровье, сразу о книжках... как ты?.. Володя Ряшин мне рассказал, и я порадовался и за тебя, и за твоих земляков: все-таки здорово, что собрали деньги, отправили тебя в этот немецкий госпиталь...
В голосе у Саида послышалась скрытая усмешка:
— Кое-что мне там пришлось и самому собирать...
— Не хватило?
— Тебе расскажу, — сказал он по-дружески ворчливо. — Поймешь, чего не хватило... кому из нас...
На какое-то мгновение смолк, а когда заговорил, то голос его стал крепнуть, а глаза будто набирали молодечества, которое тут же источалось на все вокруг:
— Понимаешь: эти проклятые зеленые бумажки были уже у них. Но дело оказалось настолько плохо, что профессор, немец в последнюю минуту говорит: хоть вы и подписали бумагу, что согласны на любой исход операции... что ответственность будет только на вас... решиться я не могу: не сомневаюсь — не выдержите. И тогда, знаешь, что?