Газета День Литературы # 124 (2006 12)

День Литературы Газета

В 90-х, снова став москвичом, наблюдал в Первопрестольной противоположный процесс – отгораживание. "Мое" тихо, но решительно и кардинально победило "наше". Как долго продлится этот процесс? Не ведаю, да, уверен, точно не знает никто. Может внуки наши начнут снова сносить заборы, быть может, пра-пра-правнуки...

Все чаще вспоминаю теперь график китайской монады по Лао-Цзы о постоянном перетекании в пространстве-времени круга жизни двух противоположных начал – "Инь" и "Ян". Учусь мудрости спокойно и отстраненно воспринимать жизненные коллизии и неизбежные социальные трансформации. Пытаюсь, как советовал Поэт, добру и злу внимать равнодушно и не оспаривать глупцов.

Древние китайцы сочувствуют тем, кому судьбой предначертано проживать период кардинальных социальных изменений. Я не согласен с ними. Мне ближе тютчевское: "Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые". Впрочем, что в этом необычного, ведь я, слава Богу, – не китаец...

Один из столпов европейского Просвещения Вольтер олицетворил жизнь людскую с возделыванием сада. Как честный мыслитель и художник, не смог обойтись без, мягко говоря, печального финала своего основного произведения на эту тему – "Кандида", где путь к символическому саду сложился для его героев в чреду ошибок и потерь. Не верится в конце чтения, что вольтеровские персонажи, даже достигнув Сада, смогут правильно возделывать его...

Ну, да Бог с ними, выдуманными Вольтером героями. Куда важнее понять, как нам быть со своим вконец запущенным и местами даже одичавшим Садом по имени Россия. Сильные сомнения обуревают, что сумеем должным образом возделать его.

А надо... В противном случае – мерзость запустения и непременная деградация всего и вся...

***

Сон, случается, переносит меня в Дом и Сад моего детства. Странно это, ведь под иными крышами, среди иных кущ довелось обретать мне куда большие сроки.

Дом во сне раз за разом видоизменяется, выглядит то итальянским палаццо в стиле "либерти", то английским особняком викторианской эпохи с островерхой кровлей и деревянными жалюзи на окнах, то веселым французским шале с черепичной крышей и литым кружевом балконных решеток, то московским барским имением, приземистым, незамысловатым, уютным.

Во сне я часто брожу по саду, который умер на третий год нашего владенья им, два года перед этим неправдоподобно обильно плодонося. До сих пор при ностальгических воспоминаниях о саде слышу гул пчел в кронах абрикосовых деревьев, характерный шорох листьев, потревоженных стремительно падающим перезрелым плодом, сорвавшимся с ветви, ощущаю изысканный аромат ананасных абрикосов, разбившихся при падении и растекшихся по изумрудной траве оранжевой сладкой лужицей.

Субъективные идеалисты считают, что не существует мира вещей. Так называемый материальный мир в их представлении – лишь плод нашей фантазии, а все многообразие сущего, реализуемого в причинно-следственных связях и управлении, на самом деле размещено в пространстве-времени нашего воображения.

Хорошо, когда это было бы так. Весь мир – в тебе, и ты – весь мир. И нечего терять ни тебе, ни миру, тождественным друг другу...

Михаил Попов ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО

Молодой учитель Генрих Шошолко выглянул в окно, и на душе у него сделалось скверно. У приоткрытой калитки стояли трое.

– К тебе, к тебе, – непонятной интонацией – то ли подбадривая, то ли злорадствуя, сказала за спиной Карповна – его квартирная хозяйка, помешивая жарившуюся картошку. Учитель и так знал, что эти трое к нему, и даже догадывался – по какому делу. Можно было бы, конечно, и не выходить, не ворвутся же в дом. На мнение Карповны плевать – можно сделать вид, что он проверяет тетради. Но все осложнялось тем, что к колонке под вязом, что в нескольких шагах у калитки, вышла из

соседнего дома Лариса с двумя ведрами, и пока ведра будут набираться, она успеет понять, что товарищ учитель струсил. Этого Генрих допустить не мог. Два раза, когда они – совершенно случайно – оказывались рядом в автобусе по дороге из райцентра, он разворачивал перед этой девушкой свои взгляды на жизнь, и утверждал, что готов их отстаивать в любой ситуации, а сам сейчас побоится выйти перед тремя пьяными мужиками?! Он говорил, что сам выбрал Сухиновку после пединститута, потому что глубинка, настоящая народная толща, "духовная целина". Пусть взрослые жертвы перестройки спиваются и им по большому счету не помочь, но ведь подрастает же какое-то детское поколение, и надо успеть "перехватить их", и направить в "русло подлинной культуры". А для этого надо "начать с основ", с родников национального знания. "И у меня есть, есть, настоящая, разработанная программа!" – "А что же, Генрих Иванович, вы и меня записываете к престарелому элементу?" – интересовалась Лариса, работавшая продавщицей в сельмаге после десятого класса. И работала уже не первый год. Генрих отрицательно тряс волосатой очкастой головой – нет, нет, вам надо учиться, перед вами, как говорится, врата все еще впереди. "В Калинове есть зоотехникум", – задумчиво тянула миловидная продавщица. – "Ну, техникум, это тоже хорошо, но есть же и область, и выше..." – "Выше, – смеялась девушка, – это что, Луна, что ли?" Девушка ерзала на сиденье, задевая учителя плотным бедром. У него не находилось подходящих слов в этот момент.

Генрих резко встал, набросил на плечи пиджак, чтобы не выглядеть слишком уж щуплым, и отправился к калитке решительным шагом. Фигуры знакомые. Один в сером костюме, мятой фуражке, подмышкой портфель – Рябов из сельсовета. Второй Кузякин, дядя в промасленном комбинезоне и кирзачах, похож на артиста Андреева из фильма "Трактористы". И на самом деле тракторист, и деревенский авторитет. Третий, конечно же – Спонсор, начитанный местный алкаш в синих трениках и майке-безрукавке, на нижней губе висит беломорина.

Учитель, стараясь не смотреть в сторону Ларисы и ее звенящего ведра, независимым движением убрал со лба прядь и поправил очки.

– В чем дело?

Рябов зашипел и схватился за козырек, Кузякин-Андреев сделал руки в боки и шумно втянул воздух через огромные редкие зубы. Спонсор хихикнул:

– Тут, видишь ли, вся Антанта к нему, а он...

Тракторист сделал рукою в его сторону "ша" и сказал, глядя прямо в дрожащие очки учителя.

– Тебя вызывали?

– Ну, вызывали, хотя это...

– Тебе объясняли?

– Но, я тоже объяснял...

– Так какого же хрена, ты опять все по новой, а? – В конце вопроса голос тракториста так погустел, что учителю пришлось собрать все свои силы, чтобы не смешаться и не сделать шаг назад. Не сделал, и даже пошел в словесную контратаку.

– Попрошу заметить, что я не делаю ничего запрещенного. Я всего лишь читаю детям сказки. Русские народные сказки. Понятно?

– Нет, не понятно, – бухгалтер сорвал с головы фуражку, – моя Леночка сегодня ночью просыпалась четыре раза, понимаете, четыре! Какой-то медведь приходит к ней за своей лапой. Сидит в кроватке и ревет, она впечатлительная девочка, но...

Кузякин и в его сторону сделал жест – помолчи!

– Сны, это сны, но когда до дела до прямого доходит, как быть?!

Генрих Иванович все же отступил на полшага и спросил.

– Что вы имеете в виду?