Газета День Литературы # 124 (2006 12)
Шрифт:
Кузякин нехорошо улыбнулся.
– Мой дурень Ванька взял штакетину за домом, подкрадается к теще, а она у меня в картошке наклонилась, полет, да как шарахнет по горбу. Та так и залегла. Безжизненно.
Спонсор скривил ту сторону лица, что была невидима Кузякину, отмечая не столько трагичность, сколько забавность случая.
– Я к нему, ты говорю, что это делаешь?! А он, папа, не волнуйся, я знаю, куда это мясо убрать. Слышь, и слово какое – "мясо". Надо ее на трассу отволочь
Генрих Иванович потупился. Изложенный сюжет был ему отлично знаком. И помнил, с каким интересом дети воспринимали чтение той сказки, в которой он живописно разрабатывался. В Сухиновской школе учеников было мало. Семиклассники сидели с первоклашками. Генрих Иванович отвечал за всю гуманитарную часть образования: история, русский, литература, пение. Алла Петровна осуществляла контроль всех естественных дисциплин. Директор, физрук и труд – сам директор – Иван Сергеевич Клест. На заседаниях педсовета все в один голос ругали ситуацию – невозможно же в одном котле варить образование для всех возрастов сразу. "Но, такова наша жизнь". И не отступать же пред трудностями! Даже, наоборот, ты прояви себя в трудной школе, а не каком-нибудь столичном лицее!
Генрих Шошолко встал так, чтобы в его позе максимально чувствовалось его человеческое и профессиональное достоинство.
– Вы должны понять, это русские народные сказки... Вместе с былинами они закладывают основу славянского воображения, основу национального видения мира.
Тракторист, мрачно насупившись, наклонился вперед.
– Теща до сих пор на карачках ползает, жена рыдает, а Ванька ходит посвистывает – кого мы растим с твоей помощью на свою голову?
– Я повторяю, это...
– Ты мне не повторяй! Ты это заканчивай!
– Да. – Рябов яростно нацепил фуражку на голову. Учитель снял очки и потер глаза.
– Вы только подумайте, на что вы обрекаете детей своих. Вот ваша, Рябов, Леночка, она что, до конца дней должна теперь смотреть Чебурашек и Телепузиков?
– Почему до конца дней?
– ...И тихо превращаться в куклу Барби? А ваш Ваня должен лопнуть от черепашек ниндзя, а потом от "Терминаторов" и "Хищников", да?
– Да, насилие просто рекой течет с экранов, – пробормотал с внезапной задумчивостью Спонсор.
Кузякин брезгливо покосился на ренегата, тот испугался, замахал потухшей папиросой, пытаясь уверить лидера, что он верен первоначальной консолидированной позиции.
– Причем, поймите же, наконец, это все чужое, чужие ситуации, чужие реалии, чужими мозгами выдуманное, это отрава для наших детей. Перепрограммирование национального менталитета. Эскимос летит с катушек от стопки спирта, а потом на всю жизнь подсаживается на алкоголь. Понятно, о чем я говорю? А я ваших детей, да, что я там говорю, наших детей, натаскиваю на родное.
–
– Где родился, там и прокормился. – Учитель поймал волну вдохновения: – Тут ведь все наше, родное, и тропинка, и лесок, и сказка. Я никогда бы в жизни не позволил себе выдумывать, какую-то отсебятину гнать. Вот та сказка про Иванушку, ну пусть и дурачка, где он по неосторожности убивает... родственницу, а потом подбрасывает ее проезжему богатею с целью шантажа и вымогательства, ну та, которой стал невольно подражать ваш сын Ваня...
– Ты хочешь сказать, что мой Ванька не вполне на голову крепкий?
"Да дебил ваш Ваня", – хотел крикнуть учитель, но на самом деле педагогически заюлил:
– Нет, я хочу сказать, что это очень старая наша сказка, записана давным-давно, в собрании Афанасьева числится под 396 номером. Вы можете проверить.
– Хватит! – поднял руку Кузякин. – Ты можешь тут много чего наболтать, уже слышали, и больше не хотим.
– Краткость, сестра таланта, – развел руками Спонсор.
– Не знаю, как там у Афанасьева с менталитетом, но я хорошо помню, пока наши детишки в Сухиновке смотрели про жадного утя Скруджа, про "Кошмар на улице Вязов", никто по ночам не просыпался с криками, никто бабок своих штакетинами в картошке не гробил.
Генрих Шошолко взволнованно царапал лоб.
– Это говорит о том, что опасный порог мы уже перешли. Наши желудки перестали болеть от "Фанты" и "Сникерсов", уже...
– Стой, учитель, послушай народ. Я всегда был на нашей стороне, и если кто против нас – то, вот, – Кузякин со всех сторон продемонстрировал свой кулак. – Я русский человек, и на деле, а не в книге. Мои дети живут со мной, и не надо их донимать. Ты им лучше про проливы, и про Куликовскую битву.
– Да, да, "летит, летит степная кобылица и мнет ковыль", это все будет, я про то, что процесс зашел уже слишком далеко, надо начинать с корней. Нас перекормили таблетками нормированного западного знания.
– Леночка без таблетки уже и не засыпает две ночи, – влез сбоку Рябов.
– Таблетки по-правильному называются – колеса, – пояснил Спонсор.
Кузякин трагически поморщился в ответ на всеобщую глупость и сказал:
– Как хочешь, фриц, чтобы этих твоих сказок больше в школе не было. Не послушаешь – пожалеешь. – И развернувшись, как трактор, пошел прочь.
– Я не Фриц, а Генрих, – сказал ему вслед учитель тихо. Он очень досадовал на отца своего, который в порыве какого-то загадочного каприза дал ему такое сомнительное имя. Когда Генриху на это пеняли в пылу острых русских споров, он говорил, что вот, например, Владимир Иванович Даль был вообще датчанином. И никто ему ни разу не заметил, что это совсем не убедительный аргумент.