Газета День Литературы # 70 (2002 6)
Шрифт:
— Как можно перевести название вашего ансамбля?
Павел: На русский язык наше название переводится только приблизительно — "Воздаяние Ангелам". Это — и легенда о происхождении, и название песни, которую играет Алан Стивел.
— Мое журналистское чутье подсказывает, что вы прошли до кельтской музыки длинный путь в смысле географии...
Павел: Наш третий человек, виолончелист Андрей Спиридонов, из Москвы, Олег с севера...
Олег: Да, я родился в Мурманске.
Павел:
Олег: Ландшафт играет очень важную роль в становлении личности.
Павел: Ландшафт наносит удар, меняет фокус в восприятии каких-то явлений. Человек еще в утробе матери знает все: и свое прошлое, и даже будущее, но рождаясь, он бывает оглушен и ослеплен, с ним происходит шок, болевой и психологический, и поэтому всю свою жизнь мы возвращаемся к корням, к истокам. И вся жизнь — это дорога назад. И это — главное. И это ни в коем случае не стилизация. Мое определение стиля: стиль — это пространство между деталями. Как Данте говорит: Любовь — это расстояние между планетами и звездами. Любовь — это единственное объяснение того, что происходит. И весь наш разговор свелся к тому, что мы расшифровываем слово "Любовь".
— Можно ли сказать, что кельтская музыка как-то связана с севером? И есть ли ощущение того, как ваши места рождения влияют на вашу музыку?
Павел: Я 16 лет прожил в Магадане на окраинной улице, которая начинается прямо от берега моря. Я родился в огромной деревянной избе. А вокруг — абсолютно бескрайние пространства, сопки, вулканы. Там очень красиво, особенно осенью, когда все меняет цвет. Тогда-то у меня и появилось это название — "Мистерия листвы"...
— Есть такое мнение, что там, на краю земли, осталась истинная музыка, как и состояние души там тоже истинное. Это действительно там присутствует?
Павел: Конечно! Во-первых, что касается музыки, там можно не слушать произведения, зафиксированные на пяти линейках, не слушать темперированные произведения, там можно просто выйти из города, как я это делал в детстве, взойти на сопку и любоваться окружающим тебя морем, видеть солнце, как оно заходит в другом краю. Это — музыка сфер. Она звучит сама по себе и не нуждается в том, чтобы это фиксировали.
Олег: Паша рассказывал в самом начале нашего общения: "Ты знаешь, Олег, я закрываю глаза и слушаю мир, как симфонию. Там листва шумит, птицы поют — это все равно, что клавишу нажал и — сидишь и слушаешь любимую музыку.
Павел: Обертон природы. Еще Томас Манн говорил о басах жизни. Ведь природа звучит по-своему, она издает свои полутона, там целые полифонии, там целые горизонтали и вертикали контрапунктические, совершенно роскошные обертоновые явления природы. Мусоргский сказал, что музыку сочиняет народ, а композиторы ее лишь обрабатывают. Нет! Музыку создает природа, а народ ее улавливает каким-то особым чутьем — и я не хочу быть третьим! Я хочу быть там, где это рождается.
Олег: Но когда вот таким образом начинаешь слушать мир, то чувствуешь присутствие рядом хаоса. Мне кажется, что у "Теленн Гвада" есть такая стезя — по крайней мере мне кажется, что то, что мы с Пашей играем, — это отвоевывание у хаоса каких-то мотивчиков, небольших попевочек. И это оправдывает всю нашу жизнь.
Павел: Мы не просто повествуем, а отвоевываем музыку пядь за пядью из лап хаоса...
Материал подготовлен Владимиром МароЧкиным
Владимир Бондаренко ПЕРВОБЫТНАЯ ЖИВОПИСЬ
Его уже не вернуть. По-своему Александр Проханов прав, что не продолжает свою работу над лубками, это была бы уже стилизация, билибинщина. Но было бы чудесно — издать весь этот альбом прохановских лубков в цвете, показав миру еще один русский лад.
Уверен, так и будет!
Владимир БОНДАРЕНКО
«А ВЫ, МОИ ДРУЗЬЯ ПОСЛЕДНЕГО ПРИЗЫВА...» (Вспоминая Анну Ахматову)
23 июня — день рождения Анны Андреевны Ахматовой. Почти накануне я получил очень неожиданное письмо. Татьяна Борисовна Фабрициева из Кандалакши Мурманской области, которую я знал лет тридцать назад по литобъединению при газете "Кандалакшский коммунист", прислала записи из дневника своей матери, которая, оказывается, была близко знакома с Ахматовой.
Геннадий ИВАНОВ
Где-то в дорогих моему сердцу воспоминаниях детства запечатлелась такая сценка: я, как всегда, больная, лежу в постели; в доме праздник — Татьянин день, мой день, а я лежу забытая всеми, кроме любимого кота, и прислушиваюсь к шуму в соседней комнате, где собираются гости. И вдруг открывается дверь и входит она — женщина, которая всегда казалась мне королевой из сказки. Это Анна Андреевна Ахматова. Она садится на краешек моей кровати, говорит какие-то добрые слова и, как добрая фея, дарит мне подарки: картинку — акварель художника Судейкина — дети в парке, играющие в бильбоке, и волшебную малюсенькую красную вставочку с таким же маленьким позолоченным перышком. Эти дорогие мне реликвии погибли в разрушенной ленинградской квартире. Но не погибла память, так же, как не погибли листочки маминого дневника, в которых есть странички, посвящённые драгоценным для неё встречам с Анной Андреевной.
Я хорошо помню, как вечерами Владимир Георгиевич, брат папиной первой жены, и Анна Андреевна приходили к нам. В доме всегда царило праздничное оживление, меня раньше укладывали спать. И вот раздавался звонок и входила Анна Андреевна в сопровождении Владимира Георгиевича, а иногда ещё и общих знакомых: Л.Я. Гинзбург, Б.Я. Бухштаба. Она появлялась высокая, стройная, в чёрном шёлковом кимоно с белым драконом, вышитым на спине, словно королева в окружении придворных. Гости скрывались в соседней комнате, звенели чайные ложки, слышался гул голосов, а потом всё стихало и очень красивый голос читал необычные и таинственные стихи, которые тоже казались сказкой. До сих пор ещё звучит во мне голос Ахматовой, читающий "Он и после смерти не вернулся в милую Флоренцию свою".