Газета "Слова и дела" №8-9 от 19.08.2014
Шрифт:
Они будут выступать, как правило, соединениями не меньше дивизии и будут использованы в соответствии с оперативными планами Верховного Командования СССР». Как оказалось впоследствии, польское командование трактовало выражение «польские армейские части», как все части армии, другими словами - как всю польскую армию в СССР, которую можно посылать на фронт после достижения полной готовности. Вторую часть статьи Андерс игнорировал и саботировал отправку на фронт отдельных приведенных в боевую готовность дивизий до завершения полной подготовки всей польской армии. Таким образом, за весь почти годовой период пребывания польского контингента на территории СССР ни одно его подразделение так и не появилось на советско-германском фронте.
В декабре 1941 года премьер-министр и верховный главнокомандующий ВС правительства Польши в изгнании генерал Сикорский,
7 декабря все три генерала в сопровождении заместителя наркома иностранных дел СССР А.Я. Вышинского проинспектировали процесс формирования польской армии. Андерс произнес «пламенную» речь перед польскими офицерами. В ней, в частности, говорилось: «Для меня лично было бы счастьем получить первый оперативный приказ советского командования о выступлении на фронт».
Последующие события, однако, показали, что эмигрантская военно-политическая элита, прикрываясь лицемерными заверениями в верности указанным соглашениям, на самом деле не собиралась их выполнять.
Так, вскоре тот же Андерс при очередном посещении Бузулука в узком офицерском кругу своих приближенных был уже предельно откровенен и высказал прямо противоположное тому, что произносил ранее в присутствии Вышинского. «Я очень рад нашему выбору, - заявлял он, - так как предназначенная нам территория достаточно удалена от фронта и военные действия не будут нам мешать в период обучения. А, когда Красная Армия развалится под ударами немцев, что произойдет не далее, как через несколько месяцев, мы сможем пробиться вдоль Каспийского моря в Иран. Являясь тогда единственной вооруженной силой на этой территории, мы сможем делать всё, что хотим». (Павлов. Запасная столица. Самара, Самарский Дом печати, 1995., сс. 80-81).
Обратите внимание: эти слова произносил деятель, чья страна была оккупирована немцами, чьё правительство находилось на содержании Великобритании, а армия - на содержании Советского Союза. Воистину, не часто встречается в политике (даже с учетом того, что она порой делается «не в белых перчатках») подобная «гремучая смесь» из двурушничества, спеси и цинизма.
Разумеется, советские разведывательные и контрразведывательные органы НКВД - НКГБ (в то время деятельность спецслужб периодически переходила в компетенцию от одного к другому из указанных ведомств) регулярно информировали советское руководство о пораженческих, националистических, враждебных Советскому Союзу настроениях в офицерской среде армии Андерса, о контактах политической, военной и разведывательной шляхты с представителями противника. Впрочем, Сталин и сам столкнулся с первыми признаками ненадежности польского союзника уже в процессе декабрьских 1941 года переговоров с Сикорским и Андерсом. Тогда уже представители эмигрантского руководства, используя покровительство западных союзников, настоятельно просили советского лидера разрешить в будущем частичное перебазирование сформированных польских воинских частей в Иран для продолжения подготовки «в более благоприятных условиях» и охраны местных нефтяных промыслов, а также - в Великобританию и на Ближний Восток для «укрепления безопасности» этих регионов. При этом просители заверяли Верховного Главнокомандующего, что по завершении своей миссии войска вернутся в СССР. Обычно хладнокровный Сталин на этот раз был раздражён. Он ответил, что не верит в возвращение польских войск в Советский Союз, но, если поляки не хотят сражаться, пусть уходят.
Получая указанную информацию от советских спецслужб в первые полтора года войны, Верховный Главнокомандующий пока воздерживался от публичной реакции на нее. Во-первых, тяжелая обстановка на фронтах Великой Отечественной войны не допускала возможности осложнения и без того хрупких отношений с союзниками по антигитлеровской коалиции из-за польской проблемы. (Это во второй половине войны, когда соотношение сил сложилось в пользу нашей страны, советский лидер уже не простил польскую правящую эмиграцию за участие в немецкой катынской провокации, а его полемика по польскому вопросу с Черчиллем приобретала порой ожесточенный характер.) Во-вторых, имеющиеся сведения об отсутствии единства в рядах польских политической и военной элит по поводу сохранения взаимодействия с Советским Союзом, безоговорочного подчинения британскому руководству или налаживания скрытых контактов с представителями гитлеровской Германии давали определенную надежду на изменение ситуации в лучшую сторону в условиях ведущей роли Советского Союза во Второй мировой войне. (Кстати, подобная надежда вполне могла стать реальностью в 1943 г., если бы этому не помешал катынский конфликт, последующий разрыв советско-польских дипломатических отношений и гибель при загадочных обстоятельствах Сикорского, решившего восстановить отношения с Советским Союзом).
В то же время Советское правительство, подстраховывая себя от очередных польских «сюрпризов», объявило о сокращении первоначально согласованной максимальной численности создаваемой армии (96 тыс. человек) до 73 тыс. человек с разрешением вывода из СССР лишь числа польских военнослужащих, превышающего этот новый предел.
Но когда к февралю 1942 года численность сформированной в составе 6 дивизий польской армии достигла 73 тысяч человек, начались новые стенания польской эмиграции и давление на советское руководство союзников по поводу необходимости вывода войск уже из этого сформированного контингента. В марте того же года с согласия советской стороны более 45 тыс. польских военнослужащих были эвакуированы за пределы СССР.
Но англичанам и зависимому от них правительству Сикорского этого было недостаточно. Ими теперь ставился вопрос о полном выводе из СССР оставшихся там частей польской армии. Практически подобный шаг означал полный отказ от польско-советского военного сотрудничества, чего, собственно говоря, и добивалась особенно упорно группировка Андерса в правительстве, в которую входили министр обороны генерал Кукель, посол Кот (впоследствии министр информации) и ряд других отъявленных антисоветчиков. (Их имена еще не раз всплывут в настоящей публикации в контексте враждебной Советскому Союзу деятельности.)
В качестве ходатаев перед Сталиным в поддержку этой идеи выступали от Великобритании премьер-министр У. Черчилль и его посол в Советском Союзе Р. Криппс (позднее - А. Керр), а от США - президент Ф. Рузвельт и его посол в СССР Стейнхардт. Аргументация полякови их западных покровителей по-прежнему сводилась к тому, что польские войска более нужны на Западном фронте, чем на Восточном, и что там им будут обеспечены более благоприятные условия для боевой подготовки, а также лучшее снабжение продовольствием и оружием. При этом вновь звучали обещания возврата польского военного контингента в СССР.
Аргументация не выглядит убедительной, если вспомнить хотя бы «откровения» Сикорского на декабрьской встрече со Сталиным: «Красная Армия выдержала удар четырех пятых всех сил вермахта».
С другой стороны, обещаемое союзниками дополнительное снабжение польской армии оружием и продовольствием могло быть осуществлено путем поставок его на советскую территорию без всякой эвакуации контингента. Тем более, что в соответствии с советско-польским соглашением от 14 августа 1941 г. и соглашениями советской и польской сторон с англо-американцами, часть поставок в Советский Союз по ленд-лизу для польской армии оружия, транспорта и другой продукции приняли на себя американцы, а англичане направляли польским военнослужащим в СССР через Иран обмундирование (за исключением теплых вещей, поставляемых советской стороной). На практике же союзники отказались отдельно снабжать оружием армию Андерса и рекомендовали советской стороне выделять для поляков военную продукцию из доли, предназначенной соответствующими соглашениями по ленд-лизу (и без того в весьма ограниченных размерах) исключительно для Красной Армии. Поэтому армия Андерса, за незначительным исключением, снабжалась советским оружием, причем в отличие от поставок западных союзников — бесплатно.