Газета "Своими Именами" №1-2 от 02.01.2014
Шрифт:
Я был приглашён на молодёжный форум и выступал в гигантском шатре, сквозь который пролетал сладкий воздух окрестных вод и лесов. Передо мной на половиках, на земле сидели тысячи молодых людей. Их майки, расцвеченные эмблемами молодёжных организаций: рунические молнии, щиты, кресты, звёзды, двуглавые орлы и кольчуги со шлемами. “Россия молодая”, казаки, молодые коммунисты — со всей России съехались юные политики разных толков и устремлений со своим “царём в голове”. И им, зорким, умным и страстным, я читал мою имперскую проповедь. О великих имперских кодах русской истории, о светоносной имперской культуре и имперском мессианстве народа, который таит в себе райские смыслы, проносит грёзы о рае земном сквозь чёрные кромешные дыры, передавая из поколения в поколение мечту о праведной жизни.
Слушали меня хорошо, вдохновляли своими молодёжными гулами, аплодисментами… И я покинул форум, тайно надеясь, что семена моих слов, добытых мною среди противоречивых и долгих поисков, — эти семена хоть в ком-нибудь дадут плодоносный побег, и мои искания будут подхвачены чьей-то искренней молодой душой.
Меня принимал в монастыре настоятель отец Аркадий, показывая поразительные по красоте чертоги, возведённые петербургскими архитекторами в этом дивном краю. Здесь когда-то подвизался великий стоик Нил Столобенский, чья аскетическая традиция и поныне питает православное монашество.
Монастырь готовился к ночному действу, ибо в эту ночь исполнялась девяносто девятая годовщина начала германской войны. Войны забытой, непонятой, влившей свои кровавые реки в войну Гражданскую. И та, Гражданская, через бури и потрясения двадцатых и тридцатых годов перетекла в новую священную войну.
Под колоннами храма, на каменных ступенях расставили свечи. Огромный подсвечник горел жаром многих огней. Над ними в небесах мерцали высокие звёзды. И в этот ночной монастырь под мерные удары колокола потекли несчётные вереницы людей. Все, кто днём гудел, улюлюкал, хлопал, вопрошал и яростно спорил, теперь слились в единый многотысячный поток. Каждый нёс в руках свечу. И эта река тихих огней лилась и лилась в монастырь, наполняя огромную площадь перед храмом.
Монахи служили панихиду. Возвышенно и печально ухал колокол. В молодых руках горели тысячи поминальных свечей. И казалось, в небе, среди тусклого золота куполов, движутся русские рати. Бегут в атаку солдаты, несётся с саблями наголо кавалерия, грохает артиллерия, стучат бронепоезда. И множество душ, покидая растерзанные и простреленные тела, несутся в небо.
Отец Аркадий произнёс поминальную проповедь. Предоставил мне слово. И, стоя перед храмом среди бессчётных свечей, я произнёс своё краткое слово, которое было продолжением моей дневной речи. Я сказал, что война, которая началась в августе четырнадцатого года, закончилась 9 мая победного сорок пятого. Эти две войны в действительности были одной единой войной, длившейся почти полстолетия. Один и тот же враг, одна и та же беда, один и тот же жертвенный трагический победоносный народ. Сталинские герои и мученики: Александр Матросов, Зоя Космодемьянская, 28 гвардейцев-панфиловцев, генерал Карбышев, — они были героями-мучениками той первой Германской войны. А Брусиловский прорыв был одним из десяти “сталинских ударов”, теснивших врага к Берлину. Имперская русская армия, тонувшая в Мазурских болотах, тащившая на себе артиллерию и зарядные ящики, превратилась в Красную армию, вершившую в тех же болотах операцию “Багратион”.
Две войны, германская и Великая Отечественная, случившиеся в двух разных русских эпохах, на деле были единой войной, сочетавшей две эти эпохи. Два полководца, возглавлявших русское воинство во время двух этих войн — царь Николай и генералиссимус Сталин, — были полководцами одной и той же войны, сочетались между собою таинственными неземными силами. Оба стояли на Мавзолее в мае сорок пятого года.
Меня слушали. Понимали или не понимали — не знаю. Кругом горели бессчётные свечи, над золотыми куполами мерцали бессчётные звёзды. И мы все были детьми единой русской истории, прекрасной и трагической русской судьбы. Мы все двигались в потоке единого русского времени. В этом потоке вместе с нами — весь народ с древних неоглядных времён, со своими пахарями, праведниками и героями. И тот народ, что ещё не родился, — со своими великими художниками, мучениками, полководцами.
Я был счастлив, потому что дрожащая в моей руке свеча соединяла меня с чудом русской судьбы, с нашей неповторимой русской долей. Александр Проханов, «Завтра», №32, 2013 г.
ПРО «БРЕД» П. КАРАВДИНА
Анатолий Лучин опубликовал в газете «СИ» статью «О кризисе в физике и о гравитации» (№44 – 2013). Тема статьи более чем актуальна. О кризисе в физике начали писать в конце ХIХ века, но он не исчез, а только всё более разрастается. И проблема гравитации не решена.
Лично я с 1965 года самостоятельно изучал историю физики, нашел причину кризиса, но для публикации в научной печати требуется «акт экспертизы того предприятия, в котором работа выполнялась, разрешающем свободную публикацию», а кто же мне даст акт экспертизы? Поэтому в научной печати у меня нет публикаций. Пользуясь случаем, изложу причину кризиса физики.
Была физика Аристотеля для неподвижного Земного шара, вокруг которого вращалась небесная сфера. Пространство внутри сферы заполнено эфиром, тормозящим движение для защиты сферы от камней, бросаемых землянами. Если бы эфира не было, то могло бы быть бесконечное движение (по инерции). На закате этой физики Гюйгенс стал объяснять волнами эфира оптические явления (волновая теория света).
Но после Коперника Ньютон, изучавший, а затем преподававший физику Аристотеля, мог прочитать там, что если бы эфира не было, а была пустота, то было бы возможно вечное движение (по инерции). Стоило только понять это, чтобы стать творцом новой физики (классической). Если физика Аристотеля боялась пустоты, то физика Ньютона опирается на представление, что в бесконечном пустом пространстве Вселенной есть конечное число простейших частиц материи, из которых строится вся сложная архитектура Вселенной. Так как нет эфира, то невозможна и волновая теория. Свет может быть только потоком частиц (корпускул), состоящих из тех же простейших частиц.
Итак, в истории физики было две физики: Аристотеля для неподвижного Земного шара с волновой теорией света и Ньютона для двигающегося Земного шара с корпускулярной теорией света. По законам естественной логики, кстати, впервые осознанной Аристотелем, из двух противоположных несовместимых теорий одна будет обязательно ложной, другая верной. Так как мы знаем, что Аристотель опирался на ложную посылку о неподвижном Земном шаре, то его теория об эфире и волновой теории света – ложна.
Но учёные не боги и могут ошибаться. В 1818 г. Парижская АН после экспериментов Юнга и Френеля вставила в физику Ньютона эфир из физики Аристотеля через волновую теорию света. Весь ХIX век физика развивалась на основе ошибочной теории эфира. Первое потрясение произошло после эксперимента Майкельсона-Морли (1881-1887 г.). На их вопрос о скорости Земли относительно эфира природа чётко ответила, что такой скорости нет. Это можно было истолковать двояко: либо Земля неподвижна, либо эфира нет. Но вместо этого родилась теория относительности.
Второе потрясение произошло по проблеме излучения чёрного тела, разрешить которую удалось Планку после признания дискретности излучения.
Ньютону, понявшему ошибку Аристотеля, нетрудно было объяснить природу на истинной основе. Так же и мне, понявшему, что в бесконечном пустом пространстве нет ничего, кроме простейших частиц материи (как они устроены – мне неизвестно), которые могут как-то соединяться и разъединяться; оставалось только объяснить все явления на этой единственно верной основе. И я объяснил, все объяснения рассеяны в многочисленных статьях, в том числе и в газете «Дуэль». Все эти гипотезы со временем могут быть поправлены либо отвергнуты, но ошибка, лежащая в основе кризиса физики, должна быть исправлена.