Газета "Своими Именами" №41 от 08.10.2013
Шрифт:
Темы войны Вам лучше бы не касаться. Вы сами-то в каких войсках служили? Или вовсе не служили? Вот что Вы рассказываете, например, услышав это из третьих уст: будто одни солдаты, сражаясь с врагом, снимали гимнастёрки, а другие «брали с собой на спину мешки с сухарями». Ни того, ни другого быть не могло. Дикая чушь! Зачем снимать гимнастёрки, тем более, что бои-то шли круглый год и даже в самые лютые морозы? Конечно, случалось, как писал поэт,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди...
Но у Вас не об этом.
А как идти в бой с нагруженным мешком за плечами - это кто ж Вам впарил? И откуда мешки сухарей? Нам давали на день два-три сухаря, и мы их съедали.
Или вот ещё рассказец о войне: «Однажды в сорок первом ночью на передовой Илья Данилович, будущий о. Рафаил, так оголодал, что не выдержал и пошел на запах тушенки к вражеским окопам». На запах! Как собака. И в какой же близости были окопы, чтобы учуять запах, – поди, метров десять, что ли? Так не бывало. «Немцы стрелять не стали, решили подождать, пока этот русский ввалится к ним в окоп». Как они могли ждать? Ведь естественней всего было подумать, что русский идёт с гранатами. Немало случаев было, когда наши солдаты поступали именно так – подрывали врага и сами гибли. «А когда немцы разобрались, зачем явился русский, дали ему каши с тушенкой». Я не знаю, чем кормили немецких солдат, но нас – как раз тушенкой, которую поставляли американцы по ленд-лизу. «Илья не только сам наелся, но и набил(!) кашей каску для голодных товарищей». Какая трогательная Рождественская сказочка! Так бы и написали: «Случилось это в ночь под Рождество». А Вы, Георгий Александрович, хоть одну правдивую книжечку про войну прочитали, например, «Судьба человека»? хоть один хороший фильм о ней, например, «Горячий снег» видели? хоть кто-нибудь из родственников Ваших, отец или дед, был на войне? Наконец, взрослый же Вы человек, должны сами понимать. Ведь тут что ни слово, то хоть стой, хоть падай. Подумать только! Эти живодеры явились к нам по трупам, чтобы наших солдат кашей кормить! Когда ж им заниматься мародёрством, виселицами, расстрелами, Хатынью. Бабьим Яром. Запомните, это мы кормили их детей, когда пришли в Германию.
Даже поверить в то, что Ваш Илья был так голоден, трудно. В сорок первом году немцы почти непрерывно наступали, мы отступали. Какие окопы в десяти метрах? И поэт был прав:
Есть войны закон не новый:
В отступленье - ешь ты вдоволь,
В обороне – так и сяк,
В наступленье – натощак.
Так что, скорее немцы были натощак, чем наши.
Вам самому-то, возросшему, по собственному признанию, среди «золотой молодёжи», приходилось хоть раз в жизни голодать? Вы хороший аппетит от голода отличаете?
Помянутого о. Алипия, наместника Псково-Печерского монастыря, Вы лично не знали, слышали о нем лишь от других, но очень хотите восславить его, так сказать, со всех сторон. Уверяете, например, что он даже «спас от продажи за границу произведения русских и зарубежных живописцев». Какие произведения? Каких живописцев? С чего Вы решили, что люди будут верить Вам на слово безо всяких доказательств, как сам Вы верите любому вздору о советском времени, что услышали краем уха набегу из трапезной в опочивальню. Так вот, после войны никакой продажи произведений живописи за границу не было. Наоборот, мы вернули многие картины, в том числе всю великую Дрезденскую галерею вместе с бессмертной Сикстинской мадонной туда, где они были до войны.
С восторгом и умилением рассказываете ещё о том, как Алипий в монастыре с балкона своей квартиры на втором этаже «общался с народом» - вел душеспасительные беседы, взирая сверху вниз на стоящих под балконом людей, среди которых были и калеки, убогие, и старики, и женщины, и дети... И это, по Вашим словам, длилось часами. Вы можете себе представить, чтобы Христос вот так-то, с балкончика?..
Один эпизод такого «общения» вызвал у Вас особый восторг. Опять же, как всегда, с чужих слов Вы рассказываете, что однажды... Дату, время хотя бы приблизительно Вы, как правило, не указываете, чем, естественно, часто делаете просто невозможным для читателя сориентироваться. Так вот, однажды Псковскую область посетила «сановная и очень влиятельная дама – министр культуры Фурцева со свитой столичных и областных чиновников. От этой дамы в те годы трепетали многие и не только деятели культуры». Если многие, то назвали бы хоть парочку трепетантов, допустим, из академиков или генералов. Не можете. Не знаете. Потому что взяли этих трепетантов с колокольни. А я Вам кое-что расскажу.
Екатерина Алексеевна Фурцева – человек из глубины народа. Она родилась в 1910 году в Вышнем Волочке. Отец погиб на германской войне, мать лет в двадцать пять осталась вдовой с малыми детьми, была она неграмотной и всю жизнь работала ткачихой, звали её Матрёна. Вашу-то матушку, Георгий Александрович, как величают – не Жозефина? Трудовую жизнь будущий министр начала тоже ткачихой. Вы знаете, что это за профессия? Потом её выдвинули на комсомольскую работу. Ей пришлось поработать в Курской области, в Саратове, в Крыму... Перед войной она окончила Московский институт тонкой химической технологии. Очень не просто складывалась у нее личная жизнь. Первый муж во время войны написал ей с фронта, что у него другая семья, и она осталась одна с малой дочерью на руках. Потом дважды в неё влюблялись семейные мужчины...
Но как бы то ни было, в 1948 году Фурцева окончила Высшую партийную школу при ЦК и вскоре стала вторым секретарём Московского комитета партии. Даже автор не слишком доброжелательной статьи о ней в интернете отмечает: «Сферой её деятельности стали идеология, культура и наука. При ней началось строительство театра Моссовета, театра оперетты, реконструкция театра Маяковского, появились новые кинотеатры... Е.А. Фурцева поддержала предложение академиков А.Н. Бакулева и Б.В. Петровского о строительстве крупных медицинский центров». Вы-то в своей жизни что поддержали, Георгий Александрович? Сретенский монастырь? Очень хорошо!
Дальше: «Под её контролем началась разработка плана строительства клиники на 2500 коек для 2-го Медицинского института и клинического городка для Академии медицинских наук. Памятник Юрию Долгорукову, стадион в Лужниках, новый цирк, Музыкальный детский театр Натальи Сац, хореографическое училище при Большом театре, картинная галерея на Крымском валу, Библитека иностранной литературы, хранилище библиотеки им. Ленина – всё это было сделано благодаря ей». Такова одна сторона её жизни и работы.
А вот другая. Когда в 1958 году в связи с Нобелевской премией на Пастернака обрушился радио-газетный шквал и на Западе, и у нас, многоопытный старец Корней Чуковский сразу решил: «Спасение одно - поехать вместе с ним завтра спозаранку к Фурцевой, заявить ей, что его самого возмущает та свистопляска, которая поднята вокруг его имени, что роман «Живаго» попал за границу помимо его воли – и вообще не держаться в стороне от ЦК, а показать, что он нисколько не солидарен с бандитами... И пусть он расскажет ей всё - спокойно, искренне. Пусть скажет, что возмущён такими статейками, как те, которые печатают о нём антисоветские люди... Пусть скажет, что он стал жертвой аферистов, издавших его роман против его воли, как он говорит».
А старик был человеком хорошо осведомленным, и вот у него такое убеждение: Екатерина Алексеевна может помочь! Хотя тогда она была ещё не министром культуры, а первым секретарём МГК и секретарём ЦК. Мало того, Чуковский всё это сказал в Переделкине Пастернаку в присутствии А.Н. Погодиной, жены драматурга Погодина, сына Пастернака - Леонида и фотографа А.В. Морозова. И потом, 27 октября, в дневнике записал: «Они меня поддержали». Значит, вовсе не один Чуковский так думал о Фурцевой. Пастернак не захотел ехать, но написал ей письмо, однако оно получилось таким недипломатичным, что, по мнению Чуковского, могло только помешать. Неизвестно – было ли оно передано.