Газета "Своими Именами" №44 от 01.11.2011
Шрифт:
Надо признать, что Захаров проявил уважение к трудам своего предшественника Коробова, построившего на этом месте здание первого Адмиралтейства, и сохранил возведенный им шпиль и башню, но его произведение приобрело совершенно иное звучание. Окна и входы расставлены скупо, простенки гораздо шире, что напоминает древнерусские памятники. Почти гладкие стены при минимуме декора вызывают ощущение мощной каменной кладки. В облике башни несомненны романтические элементы, которые проявляются и в других работах мастера. Поразительно строг и благороден захаровский ордер — главное средство пластической характеристики строения, и блистательна прорисовка профилей. Формы сооружения настолько широко и свободно "дышат", что даже многие памятники эпохи классицизма представляются по сравнению с этим зданием
Адмиралтейство — это не просто памятник классицизма или ампира. Как и все подлинно великие творения человеческого гения, оно действительно выше рамок и канонов стиля. Для его создателя главным было художественное равновесие масс, единство градостроительных, объемно-планировочных и социальных задач. Любая деталь здесь подчинена целому благодаря именно ясности мышления автора. Гигантское здание отнюдь не подавляет человека, ибо во всем ему соразмерно.
Я лично в этом убедился, часто гуляя возле него. Поскольку Андриан Дмитриевич скончался в 1811 г., то завершением достройки руководили его помощники. Правда, этот памятник русской славы не дошел до нас таким, каким хотел видеть его архитектор. В 1860-1870-х гг. произошли некоторые переделки и были засыпаны каналы внутри комплекса. Во второй половине XIX столетия градостроительный замысел зодчего оказался нарушен возведением зданий, закрывавших с Невы фасад Адмиралтейства, за исключением двух павильонов, а разбивка Александрийского сквера также заслонила деревьями его обратную сторону.
В 1805 г. Захаров построил Литейный двор на углу Большого проспекта и 4-й линии Васильевского острова. Здесь отливались многие известные монументы. Через 5 лет он перестраивает церковь Богоматери на Смоленском кладбище (возведенную в 1780-х г. А.А. Ивановым), возводит комплекс казарм Измайловского полка. В Ленинграде сохранились еще два значительных произведения зодчего. Это жилой дом Академии наук на набережной лейтенанта Шмидта. Он отличается лаконичной обработкой фасадов, главный из них украшен портиком из дорических колонн. Здание с множеством памятных досок, посвященных жившим здесь ученым, занимает важное место в застройке невских берегов. Свойственная архитектору чистота решения проявилась и в доме № 26 на набережной реки Фонтанки, безусловно, лучшей постройки на участке между мостами Белинского и Пестеля, с изысканными пропорциями в формах зрелого классицизма. Как член комиссии по возведению Биржи, Андриан Дмитриевич участвует в разработке генплана стрелки Васильевского острова, проекта зданий Академии наук, включив в этот комплекс произведение Кварнеги. К сожалению, до наших дней не сохранились Андреевский собор в Кронштадте и церковь Петра и Павла в селе Александровском, пригороде Ленинграда. Захаров перестроил Инвалидный дом (в 1970-х г. здание было снова реконструировано).
По своему творческому мышлению Захаров — глубоко русский национальный зодчий. Плодотворное воздействие его искусства ощущается в работах А.А. Михайлова, А.И. Мельникова, В.П. Стасова, Н.И. Мартоса, Д.И. Калашникова. Однако наследие большого мастера не только живет в творениях его учеников, но и само по себе является непреходящей ценностью. Он творил в одно время с другим крупным архитектором Воронихиным. Действительно, они работали в несколько разных направлениях, но при этом придали Петербургу свой, совершенно неповторимый облик. Захарова можно поставить в ряд величайших представителей не только русского градостроительства, но и всей отечественной культуры в целом.
А.С. ЛАЗАРЕВ
КУЛЬТУРА И КУЛЬТПАСКУДСТВО
СОВЕЩАНИЕ ДЕЯТЕЛЕЙ СОВЕТСКОЙ МУЗЫКИ В ЦК ВКП(б)
(Продолжение. Начало в № 42)
Выступление Т.Н. Хренникова
Жданов. Слово имеет тов. Хренников.
Хренников Т.Н. …Сейчас действительно создалось в музыкальном искусстве некоторое кризисное состояние. Это кризисное состояние предвещалось, предугадывалось, — вернее, ощущалось очень многими музыкальными деятелями и композиторами… Все чувствовали, что кризис нарастает.
Действительно, те четыре-пять имен, которые изо дня в день появлялись в прессе, творчество которых являлось предметом постоянной пропаганды всеми нашими филармониями и концертными организациями и которых я уважаю и ценю за их высокий талант, у которых я многому научился, — эти люди оказались в некоем привилегированном положении: они были совершенно выключены из сферы критики, из сферы воздействия на них общественного мнения. Они превратились в этаких музыкальных сановников, они совершенно были лишены той критической атмосферы, в которой должны выращиваться таланты даже самых крупнейших по дарованию людей. Вспомним историю музыки, — критики, критики доброжелательной, не был лишен даже самый гениальный композитор прошлого, а эти люди очутились вне зоны такого критического воздействия. Ведь у каждого композитора бывают удачные сочинения, бывают неудачные. Но сочинения этих композиторов-сановников, все без разбора, оценивались раболепствующей критикой нашей как сочинения по меньшей мере гениальные. Все их недостатки, неудачи, ошибки не замечались критикой, и молодые композиторы следовали слепо за этими корифеями, часто возводя в догму их ошибки и недостатки…
Возьмем сочинения Шостаковича. К 30-летию Советской власти появилось его небольшое сочинение, составленное из нескольких песен, связанных симфоническими кусками. Такого рода сочинения в большом количестве писались до сих пор, они назывались оркестровыми фантазиями, и они никогда не являлись предметом принципиального рассмотрения, предметом невероятного возбуждения умов и так далее. Надо сказать, что это произведение Шостаковича оказалось неудачным, потому что любимые песни народа, которые были положены в основу сочинения Шостаковича, звучат гораздо хуже у него, чем у авторов этих песен. Например, "Песня о Родине" Дунаевского звучит у Шостаковича гораздо хуже, чем у самого Дунаевского в его оркестровом сопровождении. Но нашлись люди, которые посчитали это произведение Шостаковича изумительным, невероятным!
Наша пресса часто некритически перепечатывала любые высказывания американской критики по поводу нашей музыки, которые там появлялись в чисто рекламных целях. Вспомните, что писали о 7-й симфонии, — что это архигениальное произведение и что Бетховен — щенок по сравнению с Шостаковичем.
…Недавно состоялся концерт последних новинок Прокофьева и Хачатуряна. <…> Сыграли симфонию Прокофьева. У музыкантов создалось довольно единодушное мнение, что первая и вторая части — неудачные, а финал всем понравился. В отношении "Симфонии-поэмы" Хачатуряна сложилось тоже единодушное мнение, что это его новая неудача…
Так что же? — наутро мы читаем в "Правде" под крупным заголовком заметку о новом исполнении произведений Прокофьева и Хачатуряна. Подано это было с большой помпой, будто это произведения невероятного значения, и что концерт прошел с большим успехом. "Правда" печатает под крупным заголовком, сенсационно подает первое исполнение оказавшихся неудачными произведений наших талантливейших мастеров. Это сразу же досадно регламентирует атмосферу критики, которая должна быть создана вокруг только что появившегося нового произведения нашего крупного мастера.
Я вспоминаю сочинение Хачатуряна — виолончельный концерт. Всеми тогда признавалось, что это — неудачное сочинение. В Союзе композиторов было созвано критическое совещание по поводу этого сочинения. Докладчик был назначен. Меня тогда не было в Москве, я рассказываю это со слов моих товарищей. Докладчик выступил, причем, кажется, больше похвалил, чем поругал. Затем спросили, кто хочет выступить в прениях. И не нашлось ни одного человека, который бы выступил с критическими замечаниями по поводу этого концерта. Это может быть только среди самых ненавистных друг другу людей, когда люди заменяют правду, искреннее слово к другу молчанием, каким-то почтительным таинственным молчанием. В кулуарах говорили, что это — неудачное сочинение, а в глаза никто не осмелился Хачатуряну этого сказать, тем более во время заседания в стенах Союза композиторов, в стенах учреждения, которое призвано создавать критическую атмосферу в среде советских композиторов.