Газета Завтра 282 (17 1999)
Шрифт:
И снова, как во времена крайкома КПСС, я хочу пойти к начальству и объясниться, и даже попросить защиты от ненавистников. Начинаю писать им письма. Утром просыпаюсь — и опять то же чувство, что и при крайкоме: не к кому идти!
Мои заочные разговоры с ними как с "отцами родными" (ну точно, как при партии!) — идеальный сон, от которого я не могу избавиться даже в старости. Я буду кипятиться, кричать (с надеждой, что они добрые люди), а они мне тихо (но с тайным недоброжелательством) будут сообщать — "да вот, коллектив недоволен".
Я —
VI
— Я понимаю вас, понимаю, Виктор Иванович! Но догадывается ли администрация края, что накануне юбилея А.С.Пушкина в литературных кругах царит позор?! От имени какой культуры будут на Кубани славить великого поэта, не отделявшего литературу от тысячелетней истории России. Давно уже не слышно в электричках песенок Булата Окуджавы, но одна строчка у него вечно-вещая: "На фоне Пушкина снимается семейство…" Пусть снимутся!
Они сплетут себе венец позора…
О чем тут говорить?! Литературная ВЧК на Кубани создана. И это при народно-патриотическом правительстве! Загнать писателя в угол, пристроить всех своих, помочь им угнаться за благами капитализма, реветь о народных страданиях и… жить в свое удовольствие. И они еще говорят о Пушкине!
— Виктор Иванович! Сейчас самое главное — другое.
Сами русские не должны себе навредить в эту отчаянную минуту. Сколько раз в нашей истории было, когда худшие побивали камнями лучших.
Так было в гражданскую войну, увы, не затухавшую никогда и готовую обрушиться на нас с новой ужасающей силой. Я не вижу, каким огнем сбить этот огонь. Что ж происходит? Ну почему мы такие пошехонцы? Как же сражаться с чужими умами с помощью своей известковой глупости?! Как можно уповать на дряхлый патриотизм? Это все равно, что с трехлинейкой идти против «стингеров».
Когда отрекшихся коммунистов свалили в яму коммунисты другие, и они во спасение свое цеплялись за патриотов, я предчувствовал: как только упавшие вернутся к власти, то первыми своими врагами объявят не олигархов-евреев, а неугодных им русских.
Они тотчас припомнят русскому писателю: а-а, ты любил царскую Россию?! а-а, ты становился на колени перед русскими царями и дворянством?! а-а, ты воспевал "врага нашего" ген. Корнилова, плакал над его вонючим трупом?! И т. п. И начнут подтаскивать номенклатурную голытьбу, благословлять ее на избиение непокорных русских нереволюционеров.
VII
Конечно же, и я небеспристрастен как член редколлегии лихоносовского журнала, пытаясь в меру сил помочь стать на ноги новому литературно-историческому изданию. Нашему детищу только год, наш ребенок только учится говорить и ходить, а уже со всех сторон затюкан, оболган, забит.
В сущности, самое главное, что заметно в отношении журнала "Родная Кубань", — это вот что: крики графоманов и двусмысленное отношение к журналу руководства края.
Я не припомню в истории русского журнального дела, и в том числе советского периода, чтобы назначенный властью редактор стал скрытно неугоден в самом начале своей работы.
Печально, что власть, провозгласившая себя народной, не поддерживает дело, которое направлено на тихое, светлое, любящее воспитание русской национальной души.
Очевидно, многодесятилетние партийные инструкции по пропаганде интернационализма оторвали многих руководителей от родных душевных потребностей русского народа. В этом, кстати, был залог омерзительной горбачевской победы над собственной партией и собственным народом с помощью все той же интернационалистической ловушки — "общечеловеческих ценностей".
Все ценности, получается, святы, кроме тысячелетних русских. Именно поэтому, забитые партийным интернационализмом "спасители Кубани" с остервенением воспринимают воспоминания, публикуемые в журнале, о подвижниках благочестия, о сынах Кубани с трагической судьбой. Ну кто для них монахиня Сергия? Никон Великий-Тмутараканский, Борис и Глеб?..
VIII
Тихо истаивал Большой Кавказский хребет в лиманы Азовского моря (Меотиды), чтобы за Керченским проливом (Боспором) вспыхнуть оранжево-фиолетовыми горами солнечной Тавриды (Крыма).
— Речка Курка… станица Курчанская — родина Владимира Прокофьевича Громова.
— Мне он рассказывал, когда вернулся из Америки, о своих родичах, предках, корнях. Молодец! Еще в школе упорно носил казачий наряд. Смеялись, стыдили. Потом привыкли.
— В нем есть народное чувство, юмор…
— Да-а, без юмора не стал бы атаманом. Многое пришлось перетерпеть.
(На днях Кубанскому атаману Владимиру Прокофьевичу Громову присвоено звание генерала; не самозванец: долго ходил в полковниках).
— А вон там — станица Варениковская… хутор Новопокровский… угодья Сумарокова-Эльстона. Здесь я учительствовал. А мог бы, не преодолев свою робость, сгнить в небытии, никак себя не проявить. И уже давно, наверное, умер бы от безысходности.
По-хозяйски (странно даже) Виктор Иванович показывает свой двор, сад, облитый, как солнцем снизу, цветущей календулой.
В уголке — валерьянка.
— Учительница принесла.
— А это что за растение?
— Не знаешь?
— Не знаю.
— Черный корень. У него неприятный запах. Хозяйки разбрасывают в кладовке — мыши боятся корней, листьев, а это такие у него ягоды колючие. Мышка пробежит, они налипают на кожу, стягивают, и мышка погибает.