Газета Завтра 864 (23 2010)
Шрифт:
Поскольку автор этих строк — не театральный критик, а просто зритель, претензии на обширную и детальную рецензию — да простят за то и читатели, и актёры — здесь изначально нет. Но есть попытка оценки новой работы Т.В. Дорониной и её коллектива — и сформулировать её хочется определённо и кратко: как же был нужен сейчас, сегодня такой спектакль! Как же нам нужен сегодня такой театр! Вокруг ведь опять разруха, беда, людские потери, попрание законов добра — но с каким просветлением и очищением души выходишь из зала!.. Ибо вместе с прекрасным русским театром веришь: Победа когда-то всё-таки снова будет за нами. Тем более, что пророк, сказавший в трудный для Родины час эти слова, тоже представлен зрителям в самом финале, и живой, не актёрский, сталинский голос лишь утверждает в каждом несокрушимость всё той же священной веры: придёт Победа — вернётся жизнь. Так и будет.
На сайте otlet.ru купить авиабилет доставка Москва 4 очень удобно
Владимир Бондаренко КАПИЛЛЯРНЫЙ СОСУДИК РОССИИ
Еще недавно, два года назад, к своему 75-летнему юбилею Андрей Андреевич Вознесенский со страдальческой иронией, морщась от боли, но в той же знакомой всем метафорической форме написал: " От боли дохну, Не могу спать, Мне лезет в окна — 75…" Этот юбилей уже бил по поэту , как топор с топорищем. Это уже была жизнь в ожидании конца. И надо сказать — мужественная жизнь. Поэт говорить не мог, а стихи писал. И все так же у него задорная русская пляска соединялась с архитектурными новациями, новатор спорил с архаистом, джаз соединялся с молитвами, жизнь боролась со смертью. Стихотворной изощренной мозаикой поэта Вознесенского можно украсить не один мировой поэтический храм, допуская в свои молитвы самые изощренные метафоры. И всё-таки, в самом центре этого храма всегда была — Россия. Он так и называл себя огневым псом России:
4
http://www.otlet.ru/
2
http://top.mail.ru/jump?from=74573
В воротничке я — как рассыльный
В кругу кривляк.
Но по ночам я — пёс России
О двух крылах.
С обрывком галстука на вые
И дыбом шерсть.
И дыбом крылья огневые.
Врагов не счесть…
Потеряв голос, Вознесенский обрёл одиночество, погрузился в раздумья, мало обращая внимания на суету ставшего ему ненавистным телевидения. Он всё с той же метафорической иронией пишет в своей непрекращающейся всю жизнь поэтической хронике: "Быть может, я стал свидетелем собственных похорон…" Что это — поминальная молитва о самом себе? Или мечта прорваться в дальнее "еще"? Вполне еретическое: "Умирайте вовремя, Помните регламент…" и одновременно православно-молитвенное: "Дай, Господи, еще мне десять лет! Воздвигну храм. И возведу алтарь".
Поэт и на самом деле возмечтал в последние годы жизни построить православный храм в деревне Захарово под Москвой, где когда-то жили предки Пушкина. Он даже набросал, как говорят, архитектурные эскизы здания церкви. На последнем юбилее говорил, что хочет быть похороненным в ограде своего храма. Но довести дело со строительством храма до конца поэту не удалось: первый инсульт, второй... Сил хватало только на новые стихи. Мечтал быть похороненным в Переделкино, рядом с Пастернаком, чиновники поместили на Новодевичье кладбище.
Последнее десятилетие он жил уже отрешенно и от новой молодой поэзии, и от новых властей, и от новых порядков. Что бы кто ни говорил, а Андрей Вознесенский прожил жизнь прежде всего большого советского поэта. Он до последних своих дней отзывался о Ленине, как о гении, борясь с теми или иными бюрократами, всей своей органикой поэта оставался верен советскому строю. Для меня он — прежде всего выдающийся советский поэт.
Очевидно, поэтому его отторгали и Иосиф Бродский, и Николай Рубцов, по-разному, но внутренне чуждые коммунистической системе. Пройдёт еще какое-то время и девизом советской поэзии останутся строки Вознесенского "Уберите Ленина с денег, так цена его велика". Подобных строчек вы не найдете ни у крутых почвенников, от Станислава Куняева до Юрия Кузнецова, ни у утонченных западников, от Иосифа Бродского до Станислава Красовицкого, ни у дерзких новаторов стиха — таких, как Всеволод Некрасов, ни у погруженных в прошлое архаистов — таких, как Глеб Горбовский.
Советский ХХ век, советская эпоха, советская поэзия. Тут и Юрий Гагарин, тут и Королев, тут и Андрей Вознесенский. От "Секвойи Ленина" до "Лонжюмо". Впрочем, поэт не отказывался от своих ленинских стихов никогда.
Как он пишет уже в конце жизни: "Конечно, я готов подписать каждую строчку, потому что тогда это было искренне и шло с небес. Поэт должен разделять иллюзии своего народа. Здесь я шел за Пастернаком. Он встретился у гроба Ленина с Мандельштамом. Оба пришли туда не для того, чтобы плюнуть в него, а чтобы проститься".
Поэма "Лонжюмо" мне с юности нравилась. Нравилась ритмом, дерзкой формой, державностью, величием замысла. Прекрасные русские стихи. "Векам остаются, кому, как удастся, штаны от одних, от других государства". Да и русская тема в поэме прозвучала как-то искренне, напомнив о православных корнях поэта. "Россия любимая, с этим не шутят. Все боли твои — меня болью пронзили. Россия, — я твой капиллярный сосудик. Мне больно, когда тебе больно, Россия…"
Прошли годы, и появились православные, даже монархические стихи Андрея Вознесенского. Погоня за модой? Не думаю, просто обычное желание поэта прислушиваться к современности, к миру вокруг, к каким-то сакральным изменениям в мире. "Я просто прислушиваюсь к голосу сверху. Иногда получается новаторская вещь, иногда нет. Бывают и прозрения. Например, появилась Анастасия, дочь Николая II, и вдруг я вспомнил, что у меня были стихи, которые называются "Русские имена" и кончаются так: "...словно анестезия/ от волшебного сна,/ имя Анастасия/ Николаевна…"
Впрочем, в России всегда надо жить долго, особенно поэтам. Представьте, что с Вознесенским что-либо случилось в молодые годы. И остался бы сплошной памятник ленинизму. К 77 годам мы уже видим спор поэта с самим собой. Можно выстроить целый ряд параллелей поэта на одну и ту же тему, но с разных сторон. Левый Вознесенский и правый Вознесенский. Монархист и ленинист. Архаист и новатор. Мне кажется, отсюда и его долгая дружба с таким архаистом и монархистом, как Владимир Солоухин. А вспомним его стихи о Шукшине, о Рубцове… Вспомним его юношескую поэму 1959 года "Мастера" о древнерусских зодчих.
Противоречие тоже было заложено в поэта изначально. "Тишины хочу, тишины, нервы, что ли обожжены…" — и это писал самый шумный и самый громкий поэт России. Интересно даже то, что его первая книга "Мозаика" появилась именно в 1960 году во Владимире, музейном тихом городе. Им бы Рубцова издавать или Тряпкина, а они открывают поэта-новатора. Впрочем, и сам поэт тоже, наперекор общему мнению, то открывает романтические страницы русской истории своей поэмой "Юнона" и "Авось" (и кто бы в публике знал историю русского покорения Калифорнии, если бы не поэт?), то вослед своей "Треугольной груше" пишет пронзительные стихи о России.