Газета Завтра 866 (25 2010)

Газета

Сегодня ФСБ является инициатором проведения бесед с семьями убитых и уничтоженных, задержанных и арестованных, чтобы сам факт смерти, сам факт задержания не породил возмущения и неадекватных действий среди семьи, среди рода. Чтобы дети убитых или задержанных не пошли по стопам отца. В любом случае после любой спецоперации, после её проведения, собираются мирные люди, эту проблему доводят до них, обсуждают с ними и делают всё, чтобы этот бой не спровоцировал расширения кровавого конфликта.

Конечно, среди людей, проводящих спецоперации, бывают и нарушители законов, и я не смею утверждать, что все операции проходят гладко, что все боевые действия идеально вписываются в рамки существующих законов. Бывают и нарушения, случаются и злоумышленные нарушения, к нам постоянно поступает информация такого рода о правонарушениях силовых структур.

По такого рода фактам в этом году у нас возбуждено восемь уголовных дел. Три из них доведены до суда, виновники осуждены. Ни один из руководителей силового блока и представить себе не может, что во время операции можно совершить незаконные действия, но конкретные исполнители очень часто превышают собственные полномочия.

Надо признать, что не всякий прилично выглядящий офис является безопасным для сотрудников спецподразделений, из-под столов может быть извлечено оружие, может прогреметь взрыв, поэтому такого рода жестокий и бесчеловечный натиск возможен на первой фазе проведения спецоперации. Хотя на второй фазе, когда операция закончена, необходима, если возможно так выразиться, реабилитация, снятие жёсткости как в Москве, так и в Назрани.

Любая из наших операций не проводится с ходу. Мы не налетаем на дом или объект с БТР и танками, не штурмуем его, как будто это Рейхстаг. Территория оцепляется, берётся под контроль, к подозреваемым обращаются с предложением выйти, сдаться, провести переговоры. И только тех, кто не желает сдаться, тех, кто отвечает огнём, — тех уничтожают.

Повторяю, нет задачи всех убить и уничтожить. Бывали случаи, когда часть боевиков оказывалась уничтожена, другая решала сдаться, поднимала руки и выходила, их брали в плен и задерживали, никто не посягал на их жизнь, хотя этих людей вполне могли бы расстрелять в горячке боя, сославшись на экстремальную обстановку. Их не расстреляли, их задержали и препроводили в места заключения. Поэтому наряду со справедливыми нареканиями на наши органы, повторяю, существует целая кампания по их очернению, по давлению на них. В результате этой кампании оказывается психологическое давление на наши спецструктуры, а отдельные бандиты, напротив, возвеличиваются, предстают перед общественностью как герои, и такой же героической, мученической представляется та среда, в которой этот бандит жил и действовал. Эта семья и среда знали о том, что член их семьи бандит, что на нём кровь, но она ничего не сделала для того, чтобы отвадить его от этой преступной деятельности.

Ежемесячно мы проводим совещания с правозащитниками, и я, обращаясь к ним, говорю: защищайте права всех. Защищайте права не только людей из леса, но и права милиционеров. Разве милиционер лишён этих прав, разве он — не человек? Бывает так, что проводится спец-операция, военные уходят, а на это место тут же прибывают правозащитники, предлагают людям, пострадавшим от такого рода спецоперации, расписать её в ужасных красках, "окровавить" её, рассказать, как таскали за волосы детей, как избивали женщин, рассказать о том, что туда приезжали звери и палачи, убеждают их это сделать, обещая за это награду. Мы направляем в это место уполномоченного по правам человека, они на месте исследуют ситуацию и докладывают, что там не было ни хамства, ни криков, ни истязаний, всё это наветы и наговоры. Действительно, выводили из дома детей и женщин, но не для того, чтобы задержать их или причинить им зло. Мы знаем, что очень часто бандиты имеют при себе пояс смертника, что в доме может быть взрывчатка, поэтому детей и женщин выводят только для того, чтобы обезопасить их в случае подобного взрыва.

Иной раз спрашиваешь такого правозащитника: зачем ты клевещешь, зачем ты врёшь, ты что, хочешь поднять свой авторитет в глазах тех структур, тех людей, которые тебя финансируют? Но это безнравственно, гадко. Если факт, приведённый правозащитником, не подтверждается, если поднятая ими пропагандистская кампания, не только в Ингушетии, но и в Москве, в мире в целом, оказывается основанной на лжи, то накажите такого правозащитника как источник дестабилизации, как клеветника и лгуна. Это он стравливает между собой народы, стравливает народ и власть. Если факт подтверждается, если силовики действовали слишком жёстко и жестоко, давайте накажем силовиков.

А.П. А не возникало ли у вас такой проблемы: вы офицер, вы солдат, вы представитель силовых структур и по своему происхождению, по своей психологии вы человек боя, человек сражения. С другой стороны, вы президент, вы гражданское лицо, человек, призванный уравновешивать противоречия в стране. Ваши методы абсолютно отличны от метода бойца, от метода солдата. Не чувствовали ли вы такого противоречия, не испытывали ли желания как офицер вмешаться в боевые схватки и в военные конфликты?

Ю.Е. Нет, такого противоречия не существует, потому что я, как специалист, прекрасно понимаю, что такое спецоперация и в каких условиях она проводится. Гражданскому человеку этого не понять. Если бой начался, у любого командира на уме главным является не столько своя собственная жизнь, сколько жизнь участвующих в бою подчинённых. У него имеется задача сохранить людей, достигнув при этом цели. А что там впереди в этом секторе, какие его ожидают обстоятельства, какой выбор стратегии боя, ему ещё трудно всё это определить. С одной стороны, это плохо, а с другой, может быть, и хорошо.

Командир прекрасно понимает, что ради уничтожения одного бандита нельзя уничтожать мирных людей. Двух-трёх, а то и пятерых, находящихся в непосредственной зоне боя. Но иногда, когда проводятся спецоперации и мне доносят, что в этом регионе, помимо перестрелки уничтожается целый дом, применяется тяжёлая техника или операция затянулась, тогда я не могу удержаться и иногда вмешиваюсь в проведение операции.

Я иногда советую моим силовикам: вы можете поступить так, а можете поступить иначе. Но когда начался бой, когда идёт его развитие, со стороны в эту стихию нельзя вмешиваться, это будет пагубно для проведения операции. Каждый командир сам на своём месте понимает свою задачу и не дай бог какому-то постороннему человеку ворваться со своей компетентностью, со своей гражданской эмоцией в этот сложный процесс, именуемый боем. Полезть туда — значит разбить схему боя, что приведёт к лишним жертвам и среди личного состава, и среди мирного населения. Надо убедить его выйти из укрытия и сдаться. Нужно учитывать психологию боевика, который окружён и на которого направлено оружие. Этот человек боится насилия, боится оскорблений. В нём говорит гордость, говорит желание стоять до конца, и он либо подрывает себя, либо отстреливается до последнего патрона. И необходимо такого человека убедить, что если он будет задержан, над ним не будет издевательств, пыток. Он будет препровождён в места следствия, в места заключения по всем нормам существующего в России законодательства. Если такого рода убеждения окажутся эффективными, я полагаю, что большинство боевиков будет поднимать руки вверх и сдаваться.

Идеологи бандитов искусно используют каждый случай нарушения законности. Они распространяют в своей среде, среди мирных граждан видеоролики, где показывают пытки и истязания. И действительно, имеют место быть отдельные случаи такого рода, но они не тиражируются как норма, как та неизбежность, что ждёт любого сдавшегося в плен человека. Против этого необходима пропаганда. Необходимо убеждать людей, что со сдавшимися будут обращаться гуманно.

А.П. Я понимаю, что решение этих мучительных проблем, связанных с нестабильностью, социальным напряжением, вовлечением людей в бандформирования, в первую очередь кроется в проблеме молодёжи. Как остановить перетекание молодёжи в эти бандформирования, как увлечь их альтернативными задачами, как вовлечь их в созидательный труд? Как среди молодежи, которая мечтает о героизме, склонна к радикальным решениям, создать кумиров не с гранатомётом, не с поясом шахида, не с окровавленным ножом, а кумира-певца, кумира-спортсмена, кумира — молодого политического деятеля? Как вы решаете сейчас проблему молодёжи?