Газыри
Шрифт:
Неожиданно позвонил мне из Киева годок назад, в 2000-м, значит, и говорит: наконец-то, мол, наши нынешние вожди поделили общее духовное наследие Советского Союза и даже документ соответствующий, наконец-то, мол, подписали. «Красный петух» само собой нам достался. Привезли его, стали показывать в Доме кино, люди с аплодисментами встали, а речи стали после просмотра говорить — все чуть ли не об одном: как же это могли москали такое богатство столько лет прятать? Наверно, нарочно скрывали, думали, что мы его тут же отберем!
— Во-от! — поддакивал
— Да что ты, что ты! — щедро делился своею радостью Миша. — Видел бы ты, что в Доме кино творилось!
Я вдруг спохватился:
— Погоди-ка, Мишаня! А как будет с моим «Братом»? Фильм «Брат, найди брата» небось тоже ваш теперь?
— Наш! — сказал Беликов уверенно. — По документам, что они подписали, — наш! Все, что снимала студия Довженко, все теперь наше.
— Приехали! — вздохнул я. — Кино о родной моей, о кубанской станице… которое и снимали не где-нибудь — в нашей Отрадной, оно теперь — духовное наследие Украины! А сколько там снималось наших казаков, наших старушек, ребятни отрадненской… Как с авторами — наконец? Повесть моя, сценарий, считай, Толи Галиева — он тоже кубанец, из Туапсе…
— Мы вас будем иногда приглашать, — сказал Миша с нарочитой серьезностью, но тоже явно посмеиваясь. — Скажу Сергейчиковой, что вы просились с Галиевым…
— Так и скажи, да-да. Этими словами!
Не дожили?
Потомок запорожцев — по материнской линии Лизогуб, по отцу — черниговский, я, толком не разберешь кто — то ли кубанец, а то ли все-таки, сибиряк, буду ждать теперь приглашения на свою «историческую родину».
Из за границы. Из страны, где все теперь до тютельки ясно?
С общим нашим, некогда великим и — это точно уж, неделимым духовным наследием.
Как называлась повесть, написанная в конце семидесятых годов: «БРАТ, НАЙДИ БРАТА!»
Неужели так-таки не найдем?!
Полынная слава
Не мы распоряжаемся своим творчеством — оно нами…
То-есть, речь, в конце-то концов, идет о Творце?
Казалось, куда Ему, в наше трудное и быстротечное время выше головы занятому, присматривать за каждым из нас в отдельности, но вот поди ты!
Сколько уже собирался поразмышлять об одном факте из книги Володи Гнеушева «Полынная слава», но вот вдруг только нынче готовность почувствовал, и почему, почему?
Как с атомной бомбой: все как будто не было второй составляющей, которая и должна была вызвать взрыв, и вот она нашлась, вот — готово!
Целый день вчера промучился в размышлениях примерно на ту же тему, о которой нынче пишу — о воинской доблести, о чести и бесчестии, а нынче утром, уже за обеденным столом, дожидаясь завтрака, продолжил чтение сборничка «Русская лирика XIX века» — открыл книжечку на известном — но полузабытом, как многое — стихе Дениса Давыдова, посвященном своему соратнику и так и названному его фамилией: «Бурцеву.» И прочитал эти строки:
ПустьПрочитал это, и тут вспомнилось это, из «Полынной славы» моего друга: «Белый эмигрант, журналист, видимо работавший на нашу разведку, за что и был выслан из Франции в 1947 году, Лев Любимов рассказывал мне в шестидесятых годах о своих встречах в Париже со многими эмигрантами, в том числе и с приближенными к Деникину. В его расссказах чувствовалось искреннее уважение к Антону Ивановичу. Он рассказал, например, как Гитлер в начале войны пытался привлечь на свою сторону Деникина, не без основания полагая, что за этим честным русским генералом могли бы пойти немалые силы эмигрантов.
Гитлер послал к Деникину во Францию фельдмаршала фон Рундштедта, командующего группой армий „А“. Тот прибыл в маленький городок под Парижем, представился, но Деникин принял его холодно (вначале вообще не хотел встречаться, но уговорил адъютант, полковник Агоев) и руки не подал. Выслушав фельдмаршала, сказал:
— Я никогда не воевал против России. Я воевал против большевиков. Но теперь, когда власть большевиков в России утвердилась и народ моей Родины, собственно, другой власти себе, очевидно, не представляет, воевать против России я не пойду.
Повернулся и, все так же, не подав руки, ушел.
Гитлер был в ярости и не забыл этой пощечины. В 1944 году, когда в концлагере Маутхаузен ледяной ночью был выведен на мороз пленный генерал Карбышев, с которым Деникин был товарищем по Пажескому корпусу, и Карбышева обливали водой до тех пор, пока он не превратился в ледяную статую, был выведен на этот мороз и на этот бетонный ночной плац Антон Деникин. Его вывели в окружении высших чинов СС наблюдать казнь товарища. Чего хотели достичь этим Гитлер, гестапо, СС?
Когда Карбышев превратился в ледяную статую, Деникин, поправляя хорьковую шубу, в которой его привели, и ни на кого не глядя, сказал:
— Вот прекрасная смерть русского офицера.»
Вот, собственно, и все.
Кое-что из истории русского офицерства и о нравственном облике нынешнего…
Саша Бир, один из «великолепной семерки», как они сами называли себя, шахтериков, сделавших свою черную революцию — это он Ельцина у Белого дома на танк подсаживал — рассказывал, как велись перед этим переговоры по рации с офицерами только что подошедших машин: «Кто командует группой?» — Ельцин спрашивает. «Полковник Сидоров», — отвечает старший. «Приказываю вам, генерал Сидоров…» «Я полковник!» — поправляет сидящий в танке… «Теперь вы уже генерал…»