Где танцуют тени

Харрис К. С.

– Я никогда не стала бы твоей женой, – заговорила она. – Ты же знаешь, правда? Ведь я твердила это год за годом.

– Обернись все иначе, я сумел бы убедить тебя передумать. Со временем.

В ответ прозвучал негромкий печальный смех, словно эхо чувств и всех тех лет, которые любовники разделили и которые потеряли.

– Ох, Себастьян… Всегда столь самоуверенный и самонадеянный, до наивности убежденный, что этот мир каким-то образом можно исправить, – актриса пригасила улыбку и слегка качнула головой: – Давным-давно я поняла, что если искренне люблю тебя – а так и есть – то не разрушу нашим браком твою жизнь. Я могла бы выйти за тебя только в одном случае: если бы разлюбила. Но этого не случится.

Сердце пронзила боль, и

все же Девлин умудрился сохранить беспечный тон:

– От этих слов мне должно стать легче?

– Стало бы, поверь ты моим словам.

– Не могу.

– Поверь, Себастьян. Поверь.

А затем Кэт приблизилась. Он привлек ее в объятья, упиваясь нежностью кожи, шелковистостью скользнувших по пальцам волос, прильнувшими к нему губами. Это был поцелуй разбитого сердца и безнадежной страсти, поцелуй неистового, всепоглощающего желания.

И последнее «прощай».

Актриса отстранилась первой. Но ее губы возвращались снова и снова, пока, наконец, она не прижала пальцы ко рту Себастьяна.

– Ты всегда будешь в моем сердце. – Их головы соприкасались, дыхание смешивалось. – И знаю, что я всегда буду в твоем. Но это не значит, что ты не сможешь полюбить еще кого-нибудь.

– А ты, Кэт? – заглянул Девлин в голубые сен-сировские глаза. – Ты смогла полюбить Йейтса?

Она отодвинулась: припухлые от поцелуев уста, вздымающаяся от частого дыхания грудь.

– Это разные вещи.

– И все же допускаешь, я смогу быть счастлив, зная, что ты несчастна?

– Мне бы этого хотелось.

Себастьян угрюмо улыбнулся:

– И ты еще утверждаешь, что именно я наивно верю в возможность направить наш мир на путь истинный?

ГЛАВА 18

Ночь стояла теплая, луна была почти полная и необычайно ясная.

Девлин оставил карету на Пикадилли и, набросив на плечи вечернюю накидку, зашагал вниз по Сент-Джеймс-стрит. Каблуки его бальных туфель мягко цокали по плитам мостовой. Окна мужских клубов сияли ярким светом, из открытых дверей лилась музыка, свежий ветерок доносил смешки женщин вольного поведения. Минуя кофейню, виконт бросил взгляд сквозь эркерное окно. Несмотря на позднее время, в зале было все еще людно, грузный седобородый француз находился на своем посту за прилавком.

Мадам Шампань, по всей видимости, уже отправилась почивать.

С улыбкой припомнив ее слова, Девлин надвинул пониже шляпу, проскользнул в боковую дверь и стал тихонько подниматься по крутым ступенькам. На лестнице было темно, из-под дверей квартир на втором этаже не пробивалось ни единой полоски света. Жилец помоложе, несомненно, развлекался в городе, а пожилая миссис Блюм спала. Слуги, должно быть, давно удалились в свои комнаты в мансарде.

На площадке третьего этажа виконт остановился. Его слух, равно как и зрение, отличался остротой. В детстве Себастьян полагал, что всякий человек видит достаточно хорошо, чтобы читать в сумерках, и слышит разговоры, ведущиеся шепотом в дальних комнатах. Однако со временем понял, что его обостренные чувства восприятия большинство людей считают сверхъестественными. «Как у волка», – частенько говорила Кэт…

Девлин решительно захлопнул свой ум перед мыслями об актрисе.

Он внимательно прислушался, но уловил только отдаленный гул голосов из кофейни, а с улицы – цоканье подков, стук колес, смех и звуки шагов.

Виконт достал из кармана связку маленьких металлических стержней, кончики которых были изогнуты под различными углами. Выбрав один, Себастьян сунул его в замочную скважину. Это были отмычки, воровской инструмент. Требовалась лишь легкая рука и хороший слух, чтобы плавно продвинуть кончик стержня в отверстие и аккуратно разжать рычажки. Послышался заключительный щелчок, и пружина замка сдалась.

Положив отмычки обратно в карман, Девлин проскользнул внутрь квартиры и тихонько запер за собой дверь.

Проникавший сквозь

занавеси свет был тусклым, но позволял разглядеть, что мистер Пул не особо продвинулся в возложенном на него поручении. Уютный беспорядок, присущий жилищу молодого джентльмена, остался нерушимым, словно хозяин только что отлучился и ожидается обратно с минуты на минуту.

Себастьян начал со спальни: методично обыскал ящики, проверил карманы нескольких висевших в шкафу сюртуков. Но здесь труды камердинера оказались наиболее заметны – из одежды мало что осталось. Виконт обнаружил кучку разрозненных пуговиц, расписку с «Таттерсоллз» [27] , эмалевую табакерку, не бывшую в употреблении – скорее всего, подарок. Над прикроватным столиком в рамочке висел вырезанный профиль (французы называли подобные изображения «силуэт») молодой женщины – милое личико, обрамленное локонами. Девлину представилось, как Росс останавливается и с нежностью смотрит на портрет перед тем, как лечь спать, чтобы никогда уже не подняться.

27

« Таттерсолз» – самый крупный и известный аукцион чистокровных лошадей в Англии

Вот только юноша не упокоился мирно во сне. Его смерть была насильственной, а тело в постель положил убийца.

Где же все произошло? Здесь, в этой комнате? Или в другом месте?

Девлин внимательно проверил спальню в поисках следов крови, но ничего не нашел.

Разочарованный, виконт вернулся в гостиную. Он бегло просмотрел карточки на каминной полке. В придачу к королевскому приему в честь русского посла там лежали приглашения на торжественную церемонию в посольстве Швеции, обед с американским консулом и увеселительный вечер, устраиваемый португальским посланником. Александр Росс был симпатичным молодым человеком, многообещающим сотрудником Форин-офис, наследником баронского титула, помолвленным с богатой красавицей. Подобное сочетание, несомненно, делало его желанным гостем в дипломатических кругах.

Обернувшись к изящному бюро, стоявшему у камина, Себастьян приподнял откидную крышку и тщательно перебрал содержимое верхнего отделения. Он нашел несколько счетов, но ни один из них не был чрезмерным или чересчур экстравагантным. Рядом со счетами лежал лист бумаги, содержавший неоконченное письмо, адресованное виконту Мелвиллу, первому лорду Адмиралтейства:

« Сэр,

обращаюсь к Вам в интересах юного американского моряка Натана Бейтмена, насильственно завербованного в июне 1809 года на побережье в Нью-Бедфорде, Массачусетс, на судно британского королевского флота «Родни». Гражданство мистера Бейтмена неопровержимо доказано документами, предоставленными его отцом, а именно…»

На этом послание обрывалось, словно Россу помешали, и он отложил написанное, чтобы закончить позже.

Задумчиво сунув листок в карман сюртука, виконт осмотрел ящички бюро, затем вышел на середину комнаты, остро сознавая течение времени. Чем дольше он находится здесь, тем больше риск, что кто-нибудь из жильцов нижнего этажа проснется или вернется домой и услышит наверху шаги, либо же кто-то с улицы взглянет на окна и заметит движение за шторами.

Девлин решил заняться поисками того, что хозяин квартиры предпочитал не держать на виду. Он перевернул часы на каминной полке, подушки на креслах, ощупал задние стенки мебели. Под обложкой потрепанного экземпляра «Размышлений» Марка Аврелия обнаружился сложенный листок. Развернув бумагу, Себастьян уставился на странный ряд чисел: « 7-10-12-14-17».