Гедонисты и сердечная
Шрифт:
– Я ведь вам еще не давал?..
Та запнулась, прежде чем сказать «нет». Понятно. Кажется, впервые шефу понадобилась подсказка.
А то Мурат удивлялся, что тот без видимых бумажек, без ведомостей помнит, кому и сколько причитается черного нала… Если б можно было в один день все раздать, так нет же. По части посещения у них полный бардак: каждый приходит в офис, когда может. Кроме них с Марфой. С часу до шести в их комнате всегда кто-то есть. В понедельник – без Марфы, в пятницу – без Мурата. «Хоть часы по вам проверяй, – усмехнулся как-то Дубинин. – И дни недели». Сам-то
Но к вольнице – без анархии – легко приноровиться. Не мешает она делу. Вольница – та же демократия… И лишь мужиковатый зам, если не может найти нужного ему человека, вдруг вскипает, орет на весь коридор. Да и тот не со зла.
Здешней зарплатой семью не обеспечишь – почти все подкармливаются на стороне. Но никто не уходит. Почему? Ну, ответ очевиден даже информационно продвинутой молодежи, не нюхавшей советской табели о рангах. Уважают заслуженный бренд. Естественно, пиетет испытывают только те, у кого не было неуспешной попытки устроиться к ним на работу или просто посотрудничать – то есть войти в число своих…
Почти восемь десятков лет имя конторы на слуху у знающих людей, причастных к их сфере бизнеса. Создает запас прочности.
В хрущевское время здесь был негласный центр экономической власти, с которым считались даже на Старой площади.
Позже, во время исторических рокировок, с шахматной доски смахнули многие авторитеты. Дзержинского с гранитного пьедестала – подъемным краном, на виду у телезрителей (тогда к экрану приникали все – поток информации, лившийся оттуда содержал микровещества, полезные для ума, – молодая власть не ставила цензурные фильтры, надеялась на свою природную силу). Но многих, тех, кто помельче, уничтожили без какого-либо умысла, не заметив.
Контора же пока держится. И мотивация ее стойкости есть: хаос начального накопления капитала пройдет, и тогда уже не от бедности, а от богатства будут снова востребованы элитарные проекты, которыми они занимаются… Главное – удержаться и во имя сегодняшней икры на бутерброд (в Москве, если ты не одинокий пенсионер, хлеб с маслом не проблема) не сбиться на массово потребляемую среднятину, не потерять лицо…
А забывчивость шефа как раз понятна. Месяц назад он объявил, что здешний процесс им освоен до микроскопических мелочей, ничего нового для себя он в нем не предвидит, поэтому не собирается тут засиживаться. Пока нет блестящих предложений, поработает в двух местах.
И вот дисциплинированный человек, сам себя назвавший «трудоголиком», стал появляться не каждый день, и то только к вечеру, на два-три часа. Но механизм не давал сбоя и без ежедневного присмотра…
Потом прошел слушок, что не все ладно на новом месте у шефа, а потом он без какой-либо застенчивости, без смущения объявил, что ушел из интернетовской фирмы. «Ушли», – шептали в кулуарах.
Ну, шеф стал немного рассеянным, но не признал, что это поражение. Совсем не мусолил свое хождение на сторону, три раза в неделю качал мускулы в подвальчике, оборудованном под фитнес-центр, и вот уже все забыли про тот неприятный эпизод…
Передав Марфе хрустящую «зелень», шеф переместился к столу Мурата и протянул письмо, которое пришло от питерских компаньонов.
Пока обговаривали ответ, со стола напротив запищала мелодия «Желтой подводной лодки». Песня юности. Под ложечкой теплело у Мурата, когда он ее слышал… Но только не в этом исполнении! Краем глаза заметил, как Марфа выхватила мобильник из сумки и, не называя имени позвонившего, заворковала.
Изумрудные глаза сияют, раскраснелась… Дубинин это, кто же еще! Пользуется такой бабой! Ну почему ему все можно, а мне… Сейчас она позвонит своему лопуху мужу и скажет, что задержится…
Выпить сегодня, что ли…
Глава 13
Рядом с ноутбуком Филипп положил две трубки – серебряную мобильную и черную, снятую с подставки домашнего телефона. Обе укоризненно молчали.
Он скосил взгляд в правый верхний угол экрана. 21.01… Марфа не звонит… Сам виноват. Дурак, гордился собой, что всегда, когда может, провожает жену до метро и встречает по вечерам… Думал, что делает это для нее.
Свое собственное удовольствие в расчет не принимал.
И Марфа, казалось, его поощряла… С радостным смехом как-то пересказала удивление Мурата, его блеклый голос спародировала: «Представляешь, он ее встречает с работы!» Со своей женой говорил.
Казалось… Много чего ему казалось…
Так бы и пребывал в самодовольстве, если б не эта дурацкая переписка… Ощущение гармонии ушло.
Неужели навсегда?!
Утром тогда позавтракали без слов. Трудно было, но Филипп стерпел. Включил радио, чтобы тишина не была такой вопиющей.
Когда Марфа собралась на работу, он быстро скинул домашние тапочки и одной ногой уже залез в уличный ботинок, но был остановлен: «Не надо меня провожать». Он на колени рухнул, снова просил прощения и все-таки увязался.
Полдороги она молчала, а потом, не выдержав напряжения, выкрикнула:
– Изображаешь заботу и любовь, чтобы скрыть свое предательство! Провожания и встречи – это никакой не альтруизм, а контроль! Надзор за мной! – Заметив, что на них оборачиваются, она припорошила свою всегдашнюю звонкость и безнадежно тихо добавила: – Звонишь на работу, назначаешь час, и я уже не могу пешком пройтись хотя бы по Тверской. Заранее ведь не знаешь, захочется пошляться или нет… И сам еще коришь, что я сразу ныряю в подземку… Мол, если б ты работал в центре, то всякий бы раз выбирал новый маршрут до дома.
Права, права, снова каялся про себя Филипп, вызывая номер Марфы на мобильнике.
Уф, отвечает:
– Я в метро… Подожди, спрошу, какая будет станция… Говорят, «Кутузовская». Ладно, жди у цветов…
Голос тусклый, потерянный.
Филипп выскочил из-за стола, сорвал с вешалки широченный темно-бордовый, почти черный Марфин шарф: вечерами холодно, а она утром легко оделась. Она же не знала, что поздно будет возвращаться. Не застудила бы придатки…
Чертов Дубинин никогда о встрече заранее не предупреждает. Бедняжке Марфе от этой его импровизационности одни страдания. Из-за него не может свободно распоряжаться своими вечерами…