Гедонисты и сердечная
Шрифт:
Внутри все так прямо и ухнуло. Не от боли, не из-за денег даже, а оттого, что надо тащиться к врачу… Снова примерки, подгонки, боль…
Ну зачем, зачем ему вставлять новый?
Для других? Чтобы не шокировать коллег и клиентов зияющей пробоиной? Так ее видно, только если широко раскрыть рот. А он уже давно не смеется. И улыбку ничто у него не вызывает. Жизнь – мерзка…
Или чтобы разжевать мясо, из-за столкновения с которым и рухнуло его такое хрупкое спокойствие? Обойтись без подошв, которыми потчуют в конторе, – не проблема. И так все чаще хочется не антрекот, а кашку, рыбную котлетку…
Позволил жене отвести себя к дантисту. Приговор – нужен новый протез. Соседние зубы обтачивать, коронки на них ставить. И еще появились, оказывается, четыре дырки в других зубах.
На всякий случай спросил у эскулапа, не проще ли все вырвать и пользоваться вставной челюстью? Тот нисколько не удивился – видимо, отчаявшиеся пациенты частенько задают такой вопрос. Невозмутимо посчитал: придется удалить тринадцать зубов. Черт, и тут несчастливое число.
Так какие мучения предпочесть?
Глава 28
На первые трели Филипп никак не отреагировал: привык, что Марфа всегда сама берет трубку. Разумно. Она гораздо лучше подходит на роль министра иностранных дел их маленького государства: и голос у нее запоминающийся, и интерес к людям – не сравнить с его равнодушием, и реакция мгновенная. Умеет сразу перестроиться. От скольких ненужных отвлечений она оградила его…
Бывало, конечно, что и ей не хотелось принимать удар на себя.
И еще она просила домашних откликаться на звонок в те редкие периоды, когда за что-нибудь сердилась на Дубинина. Чаще всего за то, что он давно не звонил. Парадокс? Нет… Женская логика. Если покопаться, найдется и в ней разумное зерно. Ведь когда ждешь чьего-либо звонка, то всякий посторонний голос тебя разочаровывает или даже раздражает. Выходит, Марфа себя оберегала от огорчения и других – от своей сердитости.
Но по возвращении из Франции все изменилось. И то, что теперь Филиппу приходится самому отвечать на звонки, – это еще самая маленькая перемена. Ему пришлось переделывать свое нутро.
Останется один – и вспоминает Марфины слова, как бы включает ее голос.
«Ну, как ты ко мне относишься? Самоотвержен только в быту – который для меня мало что значит… А за это не важное для меня усердие всякий раз придерживаешь меня, если есть хоть самая ничтожная возможность, только намек на то, что я могу вырваться вперед. Подсознание твое всегда так действует. Всю нашу совместную жизнь».
«Совершенно не думаешь о глобальных целях, а сиюминутным поведением руководит та помойка, что есть в твоей душе: ревность, зависть, обида… И все по мелочам…»
«Оказалось, и над нашей жизнью властвует банальность: не могут жить рядом два человека одной профессии. Не удалось мне этот закон переспорить… Когда я тебя ставила на первое место и служила тебе – то есть большую часть нашей жизни, – все было нормально. Но как только я захотела стать еще и независимой личностью, ты начал останавливать меня… Согласна, только подсознательно… Но это даже хуже: пакостишь, а вины не чувствуешь…»
Фокус в том, чтобы удержать в себе эти ее безнадежные мысли. Переварить и осмыслить. А так и тянет их опровергнуть, исторгнуть из себя, как рвоту.
Пытался не соглашаться. Да он же… И в голову лезла разная пустяковина, которую вслух стыдно даже поставить в счет. Вроде того, что именно он уступил ей место, на котором она служит уже столько времени. Его же сперва пригласили. Но честность подсказывала, что он сам нисколько не хотел идти туда, а и пошел бы, так столько лет ни за что бы не усидел. Марфино терпение и профессиональные навыки – вот почему она держится на этом вулкане, а вовсе не его тогдашняя рекомендация…
Но он же за нее жизнь готов отдать! Ее враги – его враги. Он даже отказался от договора, который Мурат предлагал. Из неприятельских рук – ничего не брал…
Марфин ответ:
– Опять подтасовываешь… Да нет у меня врагов… Кроме тебя.
И ведь сам вытащил ее после завтрака на велодорогу. Шли как раз около бирюзового храма, видного со всех сторон. Проезжаешь на маршрутке по Крылатскому мосту – и вот оно, Рождество Богородицы, стоит на холме. Значит, почти дома…
Но Марфа брела с опущенной головой.
– Наверное, я сама виновата. Беззаветно служила тебе – по модели моей мамы. Теперь вижу – по домостроевской модели. Хотелось, конечно, чтобы мужчина был главой, защитником. Но самоотверженная сердечность подразумевает, что, принимая ее – а ты принимал, – человек в ответ тоже будет сердечен… Вот с этого места начинается моя ошибка. Ты был раздвоен. Считал, что раз меня любишь, то больше ни о чем заботиться не надо. А надо было честно проанализировать свое мелкое подсознание. Оно подсунуло тебе аргумент: я же глава! А раз главный, значит, и в профессии всегда должен быть впереди. Ты и рвался вперед, но твое профессиональное эго оказалось заурядно ревниво. Оно постоянно приглядывало за мной, придерживало меня, не обременяя твою совесть… Как бы незаметно для тебя… И ты не хочешь стать честным. Значит, невозможно сделать так, чтобы ты мне не мешал. Надо разделяться.
Все это говорилось утром, но тон был вечерний, усталый.
– Представь, что я умерла…
В ее отчаянии не было энергии, которая сжимает все чувства, чтобы потом они расправились и, как пружина, вытолкнули тебя из черноты к свету.
Снова дамоклов меч повешен? Да Филипп уже примеривался к одиночеству. Получалось – как к смерти. Причем не Марфиной, а своей.
– Клянусь: я исправлюсь! Больше не буду тебе мешать… – прошептал он, схватив ее холодную ладонь в правую руку.
– Господи, ну хотя бы один раз промолчи… Задержи в себе… Пойми, ведь действует такой алгоритм: пообещал – успокоился. Как будто слово – это дело. А раз сделано, то можно из головы выкинуть и жить по-прежнему.
…Филипп держал, перекатывал в своей голове Марфины слова и чуть не прозевал звонок.
А это было приглашение на симпозиум. Предновогоднее подведение экономических итогов в пансионате «Петровское», пятьдесят километров от Москвы. С пятницы по понедельник. А как быть с университетом? Экзамен на вечернем отделении в восемнадцать ноль-ноль. Сказали, если прямо с автобуса, не заезжая домой, то как раз успеет.
Организатор нисколько не сопротивлялся, когда услышал, что он поедет только вдвоем с Марфой, автором таких-то работ и его постоянным соавтором. Фамилия? Да такая же, как моя.