Гедонисты и сердечная
Шрифт:
Напрягся, пересилил себя, только чтобы не скрывать от Марфы наличие просроченных обязательств и завтра вместе с ней спокойно приняться за сочинение очередной порции для журнального «Дневника двух экономистов». Целый год писали в разные газеты без всяких обязательств со стороны печатных органов. Не для денег, а чтоб высказаться. И вот питерский журнал предложил вести рубрику раз в два месяца. Подходит.
Лет десять назад они сообразили, что лучшее занятие для первого января – занятная работа. Тяжелое послепраздничное похмелье – не конкурент
Попробовали раз-другой посидеть в этот день за письменным столом, и теперь странная для других привычка стала их собственным стилем. Оба даже гордились такой редкой элегантностью… Которая не потребовала от них никакой жертвы: усредняющее многолюдное застолье с банальными приколами для развлечения – что может быть скучнее!
После «Петровского» Филипп заглянул в последние работы Дубинина. Рука сама потянулась. Марфина школа. Всякий раз, когда он удивлялся, сетовал, обижался, что даже друзья-приятели не очень-то замечают то, что он пишет, она говорила: «Давай сами будем читать других. Хотя бы тех, с кем столкнула судьба. Не пропускай ее подсказку. Познакомился с человеком – вникни в его идеи».
Вот… Вник.
Понял, наконец, что Дубинин произвел условную мысленную операцию: отделил экономику от политики и на примерах из разных времен и стран показал, как экономические законы то прогибаются при тоталитарных режимах, то подъедаются коррупционной ржавчиной, но никогда не исчезают, не теряют своей вечной витальной силы. При малейшем ослаблении государственного руля они берут реальную власть и правят.
Голова Филиппа так разогрелась, что он вскочил из-за стола… Добавить Марфины соображения-прозрения (женские, интуитивные) – и очередная порция дневника готова.
Согласится ли она про дружка писать? Она же у нас экспериментирует… На своих нервах. Проверяет, как поведет себя Дубинин, если она перестанет его обслуживать. Ее словечко.
До чего ж грубо она иногда сказанет… Жаль…
Но как еще назвать тот непреложный фактец, что она уже лет шесть вылавливает из информационного хаоса все упоминания про Дубинина, все важные для его пиара подробности – и в клювике ему моментально приносит…
В комиссии какой сама окажется – Дубинин тогда первый кандидат на грант. По телику ее интервьюировали – так она друга сердечного, таракана запечного публично назвала аж классиком экономической науки! (И ведь не вырезали…)
А этот нарцисс после такого телевизионного поцелуя хладнокровно посоветовал Марфе: не надо так рьяно стоять за него. Мол, если поймут, что она всегда за него, то реального толку ему не будет, просто перестанут учитывать мнение преданной женщины.
И еще…
Нет, раз Марфа не ведет счет своим жертвам во имя кумира, то и Филиппу не пристало.
Не гений Дубинин уже потому, что давится Марфиной щедростью. А гении – они все глотают, все сожрать могут.
Захотелось чаю. На кухне что-то слишком жарко и дымно. Филипп сердито пошел к окну, чтобы открыть форточку. Дышать же нечем!
Скосил глаза на плиту – с чем это там Марфа возюкается? Блины? Хм…
Как раз вчера, когда покупали икру на Новый год, ощутил желудочное к ним влечение. Неужели вслух сказалось? Или она читает его немудреные мысли…
– Попробуешь? – Марфа поддела широкой тефлоновой лопаткой чуть зарумянившийся блин, который изогнулся, как часы на картине Дали, и не отправила его на горку к уже готовым, а шлепнула на чистую тарелку. – Даша с бойфрендом часа через полтора придут. Замори пока червячка, подкорми свою язву…
И, перекрикивая шипение, которое издавало жидкое тесто при встрече с каленой поверхностью сковороды, принялась рассказывать, как на корпоративной вечеринке попросили Медякову отозваться на книгу Дубинина. Та самая редакторша, которая печатала и их статьи.
– Медякова прямо рот скривила: мол, могу только разнос написать. Видел бы ты ее мстительную физиономию… Как все-таки злоба уродует!
Обиделась за своего фраера, добродушно подумал Филипп, намазывая икру на второй блин и скручивая его в трубочку.
– Редакторша поддакнула ей и тут меня заметила. – Передразнивая, Марфа перешла на фальцет:
– «А ваш муж нас не выручит?» Я говорю, узнайте у него сами… Она тебе не звонила? – Марфа отвернулась от плиты и дождалась, пока Филипп оторвется от тарелки и посмотрит на нее. – Но теперь неудобно перед Дубининым. Одно дело – молча отстраниться, совсем другое – отказаться помочь… В «Петровском» вместе гуляли… Я себя предательницей чувствую…
– Да я не против. Только я без тебя не смогу. Давай вместе? Ты же насквозь сечешь его наследие. – Филипп огляделся по сторонам в приятных колебаниях – с чем бы навернуть еще один блинок…
Налив в чашку свежезаваренного «дарджилинга», он, сытым пузом вперед, проследовал в свой кабинет, по дороге прихватив телефонную трубку.
Дозвонился с первого раза, поздравил… Редакторша расплылась от мужского внимания и сама заговорила о Дубинине. Но когда Филипп известил, что писать намерен вместе с Марфой, она тотчас, без паузы: это невозможно. Будто была готова к отпору. И аргумент какой-то идиотский: мол, у Марфы же с Дубининым – отношения. Деловые, конечно. И это, мол, объективное препятствие. Мы должны быть выше подозрений.
Черт, как будто что-то тошнотворное проглотил! После блинов-то…
Держать в себе просто невозможно, и Филипп почти бегом метнулся к Марфе.
Где же она?
На кухне – никого. Только праздничная белизна скатерти с квадригой тарелок из гостевого немецкого сервиза, еще когда подаренного тещей. Зеленые свечи на бронзовых подставках от сквозняка махнули незажженными фитилями… Им под цвет веера бумажных салфеток перед хрустальными бокалами.
– Закрой, пожалуйста, форточку… – Появившись в дверном проеме, Марфа запахнула зеленый махровый халат, затянула поясок, сдернула с волос прозрачную шапку и помахала головой.