Ген деструктивного поведения
Шрифт:
— Алёша, возьми себя в руки. Истерика нам не нужна, она слишком плохой союзник настоящего спецназовца. Ты настоящий спецназовец? Вот и ладненько! — потрепал я майора по плечу. — Успокойся! Я сам пока не знаю Алёшка, что они собираются делать? Не знаю! Вижу, что просто издеваются над беззащитным человеком! Фашисты! Ну, мы сейчас с ними поквитаемся! — Прошептал в ответ, а сам почувствовал, как по моему телу побежали мурашки и волосы на голове начали подниматься дыбом. И было отчего!
Тот солдат, что стоял на ремне, сначала придушил немного Димку, а затем вытащил из-за пояса нож и стал что-то им стругать. Увидев эти приготовления, я тут же догадался о намерении специалиста из отряда по борьбе с диверсантами: «Он сейчас попросту будет вгонять под ногти Сокольникова заточенные спички и поджигать их».
От группы тем временем отделился ещё один солдат и, подойдя к распростёртому телу прапорщика, стал прижигать его концом дымящейся сигары. Смех над рекой стоял оглушительный. А Димка, наш дорогой друг, молчал, он не издал ни единого звука, ни застонал, ни закричал, зато улыбался от боли, и это приводило солдат в бешенство. Они стали буквально неистовствовать, ибо притащили на берег ствол сухого дерева и начали что-то кричать. Мы не могли разобрать дословно их пусть и громкие разговоры, но основное содержание нам стало понятно. Капитан и сержант из группы «Дельта» в купе со специалистами ЦРУ решили по их выражению поджарить советского спецназовца, то есть, во всю поглумиться над ним, не убивая при этом, как приказал им полковник Дентен, но помучив, придумав изуверскую пытку. Я украдкой посмотрел на Алексея. Он был бледен и отрешён. Я это понял по его плотно сжатым губам и остановившемуся взгляду. Прямо на моих глазах на его лбу вдруг выступила испарина. Алексей сейчас находился не со мной, он был там, на берегу реки, вместе со своим товарищем. Мне приходилось где-то читать, что порой человек, наблюдая за мучениями другого близкого ему человека, эмоционально может переживать ту же боль и страдания, что переносит тот, кого мучают. Сейчас же мне предстояло самому увидеть то, о чём когда-то читал в научном журнале. У Алёшки вдруг из-под ногтей потекла кровь, а на руках и на шее стали появляться волдыри от ожогов. Ждать больше было нельзя, ибо Димка мог и не дождаться наступления темноты, под покровом которой мы хотели освободить нашего друга.
Алёшка и я переглянулись, нам не нужны были слова, ибо и без них мы хорошо понимали друг друга, чисто интуитивно. В этот миг наши чувства работали совсем по-другому. Я и Алексей вели себя так, как обычно ведут звери в минуту смертельной опасности, когда понимают мысли и желания своего собрата на расстоянии. Вот и сейчас, когда наш друг находился на грани смерти, мы перестали быть на какое-то время людьми. Словно волки, припадая к земле, ввинчиваясь в неё будто змеи, распластываясь на ней как ящерицы, нам удалось почти вплотную подобраться к тем, кто мучил и истязал нашего друга. Когда же до сидящих врагов оставалось с десяток метров, не более, мы встали в полный рост, именно встали, а не вскочили, и с диким криком, рёвом надрывая глотки отборным русским матом, открыли ураганный огонь из своих автоматов и пистолетов сразу с двух рук. Ничто не могло уцелеть в этом аду, что мы им устроили. Всё и со всеми было покончено буквально в считанные секунды. Но мы продолжали стрелять по уже мёртвым солдатам группы «Дельта», специалистам ЦРУ, местным контрразведчикам. Вскоре магазины наших автоматов оказались пустыми, тогда Алексей бросил свой автомат и, схватив с земли пулемёт убитого врага, вновь начал стрелять, и стрелял до тех пор, пока не закончились патроны. После он схватил другой автомат и вновь открыл стрельбу. Его опьянил до одури запах крови, смерти и жажда мести. Майора захватил, окрутил до сумасшествия внезапный азарт убийства, как захватывает волка его безнаказанное буйство, когда, забравшись в овчарню на пиршество, дикий зверь в кровавом угаре режет всех без разбора овец, оказавшихся там на свою беду.
— Алёшка, Алёшка! Всё! Конец! Перестань! Ты нас всех угробишь! — Прокричал я ему прямо в лицо, схватив обеими ладонями за щёки и заглянув в глаза, ибо он, опустив вниз винтовку, продолжал держать палец на спусковом крючке, и пули с визгом и свистом врезались в каменистую землю в полуметре от нас, рикошетом уходя в небо. Майор, наконец, меня услышал. Он тут же прекратил стрельбу и бросил оружие на землю. Майор быстро пришёл в себя после внезапно возникшего бешенства. Алексей спокойно поднял свой автомат, молча перекинул его за спину и, подмигнув мне, направился к Сокольникову, лежавшему связанным на камнях.
— Вы чего вернулись? — С трудом закричал нам Димыч осипшим голосом, переходящим в кашель, когда после закончившейся ураганной стрельбы увидел Алёшку и меня, спускавшихся к нему по склону горы. — Вы должны были по моим расчётам километров двадцать отмахать.
Он говорил с напущенной строгостью в голосе, а у самого текли слёзы по грязным от пыли, крови и закопчённым от порохового дыма щекам, оставляя на них после себя следы в виде чистых белых борозд. По всему было видно, что он чертовски рад нашему с Алёшкой неожиданному возвращению. Потом уже, когда мы почти дойдём до своей границы, Димка мне скажет об этом, о своей радости по поводу нашего возвращения и о своём страхе, когда остался один, уж больно ему не хотелось умирать в полном одиночестве, да ещё на чужой и далёкой земле.
— Так что же вы вернулись? — Повторил прапорщик вновь свой вопрос — Все расчёты и планы мои нарушили!
— Это, какие же твои планы мы нарушили? И по каким таким расчётам мы должны были уйти за двадцать километров. Ты нам что, мотоциклы подарил на прощанье? А потом с чего это ты так раскомандовался? У нас, вон, командир есть! — Кивая в мою сторону головой, радостно шутил Алёшка. Он был доволен, что с Дедом ничего не случилось, что тот жив и здоров, да и я радовался этому.
— Глупый он всё-таки наш Димыч. Тоже мне, Дед нашёлся? Да какой он Дед, словно ребёнок малый, ей богу! Ну что за вопрос тогда взрослого человека: «Зачем вернулись?» За чем надо, за тем и вернулись! Ну, разве могли мы оставить его одного в беде? Да я потом себе этого никогда бы не простил, и Алёшка тоже! Боевую задачу, конечно, выполнять надо. Так мы её выполнили — лабораторию разгромили. А коли вернуться домой всё равно невозможно, так зачем же друга в беде бросать? — Думал я, наблюдая одновременно за тем, как Седой аккуратно разрезал ножом верёвки, стягивавшие руки Димыча за спиной, и помог тому подняться с земли и встать на ноги. Затем майор осторожно ощупал всё тело прапорщика с ног до головы и с облегчением проговорил: «Слово «кажется» не говорю, потому что всё нормально, хотя я и не врач! Кости ног и рук целы, а это главное! Ребро, правда, одно сломано, а может и просто сильно ушиблено, но ничего страшного в этом нет. Синяки, так вообще мелочи жизни. Точно, командир? Как говорится, до свадьбы заживёт!»
Я осмотрелся и прислушался. Вокруг было тихо, если не считать шума горной реки. Нам следовало уходить, как можно скорее. Через некоторое время сюда должен был прилететь вертолёт, тогда нас точно накроют, а умирать всё-таки чертовски не хотелось, даже после успешно выполненного задания.
Еще одна ночь в пещере
Я взглянул на часы. Было почти восемь вечера. «Через полчаса, максимум через час сюда вернутся, ведь не могли же здесь оставить пленного прапорщика до утра? А почему через полчаса или час, а если через минуту? Не хотите через минуту, а? Так нельзя рассуждать, через полчаса, а как уже подлетают? То-то и оно, что надо быстро отсюда делать ноги, вот только куда бежать? Всем вопросам вопрос!» — такие мысли носились в моей голове, в то время, как Алексей осматривал Димку и обрабатывал раны. Пальцы на правой руке у прапорщика действительно выглядели не очень хорошо. Майор обильно смазал их йодом и после наложил повязку со специальной антисептической мазью.
— Идти сможешь? — спросил я Димыча.
— Постараюсь, всё равно ведь другого предложения нет, или у вас носилки припасены? Согласен, чтобы кто-нибудь на руках до самой границы донёс, — пошутил Дед.
— Ну, носилок у нас не имеется, а коли Димка шутить начал, значит, действительно всё в порядке, — решил я про себя, но вслух сказал, — ребята по коням! Быстро уходим. Сейчас сюда столько набежит и налетит специалистов всяких, что нас без оружия всех уломают, потому, как просто затопчут количеством.
— Командир! Я чего-то не понял, а кони-то где? — окончательно пришёл в себя прапорщик.
— Какие кони?
— Ну, ты же ведь сказал: По коням! Не вижу я коней что-то!
— Кони после возвращения в Москву, тебе только сивого мерина! — ответил я уже на ходу, радуясь Димкиному настроению.
Прежде чем уходить с места боя, я серьёзно посмотрел на ребят и сказал: «Всё! Отныне работаем вместе, как подводники во время аварии: или все всплываем, или все погибаем. Никого и ни для чего не оставляем. Выйдем все — таково моё решение! Вместе выходить всегда легче. Короче, решение моё окончательно, обжалованию не подлежит и действует до окончания операции, даже если меня не станет. Понятно? Вопросы есть? — И, не дожидаясь ответа, сам же закончил. — Вопросов нет! Вот и прекрасно!»