ГенАцид
Шрифт:
– И что вы по этому поводу собираетесь делать, интересно?
Валера пожал плечами, а в разговор встрял строитель Беда.
– «Сиропщиков» трогать не будем, – пробасил он. – А «заик» били и бить будем.
И все, к ужасу майора, утвердительно закивали головами.
Бузунько уже представил приезд комиссии в Большие Ущеры, где на улицах полыхают баррикады, маршируют демонстранты и вообще ведутся военные действия. «Ценники» против «отрывков», «отрывки» против «простофиль», «простофили» против «сиропщиков». И это за несколько дней до экзамена!
– Значит, так, – встал он с табуретки и надел фуражку. – Никакого беспредела я в Больших Ущерах не допущу. Я это и Степану с Галиной сказал, и вам говорю. Я лично буду следить за порядком на наших улицах. И если замечу, что хоть один из вас косо посмотрит на другого, будь он лириком, физиком или биохимиком, я приму самые жесткие меры. Вплоть до административной, а затем и уголовной ответственности.
Затем Бузунько прошел к двери и, прежде чем выйти в прихожую, обернулся и презрительно качнул головой:
– Эх, вы! Президент вам самое ценное доверил – культурное наследие России! Единую национальную идею подарил! А вы, как дети малые, только и знаете, что друг другу морды бить.
– Ну так мы это. – начал было оправдываться Беда.
– Да пошли вы! – кинул в сердцах майор и вышел, хлопнув дверью.
Но это было вчера. Сегодня надо было уже что-то делать.
– Сержант!
Черепицын, чертыхаясь про себя, покорно возник в дверях.
– Слушай сюда. Давай-ка на послезавтра организуем предварительный экзамен. Это у нас какое число будет?
– 30-е, товарищ майор.
– Гммм... поздновато, – почесал затылок Бузунько, – А что делать? К завтрашнему нам никак не успеть. Ладно.
Дуй на почту и скажи, чтоб они там подготовили извещения для сбора в клубе. И быстро! Одна нога здесь, другая там. Надо как-то народ мобилизовывать, а то совсем распоясались.
– Слушаюсь, товарищ майор. Только это...
– Ну что еще?
– По форме что там писать-то?
– Что? Где? В извещениях, что ли?! У тебя есть своя голова на плечах?!
– Не могу знать, – ушел по привычке в глухую защиту Черепицын.
– Во-во, коли была бы, так знал бы. Ну мне что тебе, все на тарелочке выкладывать? Может, мне еще за тебя в рот положить и разжевать?
Сержант решил не лезть на рожон, тем более что ему еще со школы не нравилось выражение про «разжевывание». Когда учительница говорила ему подобное, он всегда с содроганием представлял, как она за него разжевывает еду, а потом выплевывает ее на тарелку, а он должен есть эту тошнотворную массу.
– Значит, пишем... эээ... прямым текстом про предварительный экзамен?
– Ну да, да, да!
– Слушаюсь, товарищ майор!
– Ты еще здесь? – хмуро полюбопытствовал Бузунько. – И не вздумай отвечать «не могу знать». Марш на почту! И вертайся быстрей, вишь, как все навалилось разом.
Через полчаса Черепицын уже сидел с Катькой на почте и пил водку, запивая ее обжигающим чаем.
– Как он там? – спросил участковый, кивнув на округлившийся Катькин живот, и опрокинул 50 грамм водки.
– С чего это ты взял, что это он? Может, она? – презрительно хмыкнула Катька.
– Ну она, – равнодушно пожал плечами Черепицын и, передернувшись от водки, отхлебнул из стакана горячей светло-коричневой жидкости.
«Пожимает плечами так же равнодушно, как Митя», – подумала с горечью Катька.
– Растет, – ответила она и вздохнула. – Дерется иногда.
– Это как? – удивился Черепицын, сплевывая прилипшие к языку чаинки.
– Ну что ты как болван? Ножками, ручками толкается. Вот как.
– А-а. А Митька что?
– А что Митька? Ему что я есть, что меня нет.
– Не хочет, значит, жениться.
– Значит, не хочет.
– М-да, – философски протянул Черепицын и снова налил себе водки. – Не хочешь немного? – предложил он Катьке водку.
– Да нет, – отмахнулась та.
– Ладно, – вздохнул сержант и снова опрокинул в себя 50 грамм. Перед каждой порцией он не выдыхал, как обычно делают пьющие, а тихо вздыхал, словно не водку пил, а нес на себе невидимый миру крест. – Ну, я тогда пойду, что ли? Мне еще надо кой-какие дела делать.
– Иди, что ли, – глядя куда-то вдаль, задумчиво откликнулась Катька.
Сержант нахлобучил фуражку, вытер рукавом губы и, положив бутылку водки в карман, пошел к двери.
– Насчет текста ты поняла. В семь сбор в клубе, экзамен, ну, в общем, напишешь что-нибудь. За чай спасибо.
Как только сержант вышел, вся задумчивость слетела с Катьки в один миг. Она вскочила и метнулась к лотку, где лежала пришедшая корреспонденция. Дело было в том, что среди сегодняшней почты она обнаружила письмо, адресованное Мите. Это ее до такой степени заинтриговало, что она решила непременно вскрыть и прочитать его. Для этого она поставила чайник и уже приготовилась подставить письмо под влажную струю пара из носика, как в дверях возник Черепицын с очередным приказом от Бузунько. Пока он сбивчиво объяснял суть дела, Катька косилась на лоток с письмами и ждала, когда сержант наконец уйдет. Но Черепицын, не заметив встревоженного вид хозяйки, зато заметив закипевший чайник, в своей обычной нечуткой манере присел за стол и попросил угостить его «чайковским».
Катька никогда не отказывала односельчанам в таких ерундовых просьбах и, несмотря на испепеляющее желание прочесть письмо, адресованное Мите, лишь скрипнула зубами и, улыбнувшись, поставила стакан для чая. Черепицын же, нисколько не смущаясь, тут же достал бутылку водки, попросил рюмку, много сахара и чего-нибудь поесть. «Поесть» у Катьки не было, и тому пришлось ограничиться спиртным с чаем. Теперь, когда участковый, догадавшись, что почтальонша не в том настроении, чтоб развлекать его разговорами, наконец ушел, Катька вернулась к прерванному занятию.