ГенАцид
Шрифт:
Антон будто и не заметил их, пробежал мимо, не повернув головы. Но, как всегда бывает, когда долго готовишь пламенную речь, непредвиденное поведение оппонента меняет все дело и боевой настрой спускается с позорным шипением, как проколотая шина. И тут все вышло совсем не так, как представлял себе Антон. Когда он ворвался в кабинет майора, за столом никого не было. Но настольная лампа горела, и в воздухе еще витал едкий дым от бузуньковских папирос. Пахомов растерянно оглядел комнату, выглянул в коридор, затем снова заглянул в кабинет.
– Докопался, значит? Ну-ну, – раздался спокойный голос невидимого Бузунько. – Да ты садись, чего встал как вкопанный? И дверь закрой.
Пахомов замер, но потом послушно закрыл дверь и тут же увидел майора. Тот стоял прямо за дверью, около небольшого шкафчика в углу кабинета, и поливал какое-то растение в коричневом глиняном горшке. «Надо загнать его в угол», – подумал Антон, глядя на невозмутимого Бузунько, который и без того находился в углу. Впрочем, до заготовленной речи дело не дошло – майор умело перехватил инициативу.
– А что мне было делать?! – развел руками Бузунько, проходя со стеклянным графином обратно к столу. – А?
Этот простой вопрос поставил Антона в тупик.
– У меня был приказ, – продолжил майор, поливая кактус на подоконнике. – Но только давай не будем сейчас шекспировские страсти здесь разыгрывать. Ты – не Отелло, я – не Дездемона. Тебя интересует, откуда я знаю, зачем ты пожаловал. Ну, так это просто. Как ты про газету меня спросил, я сразу понял, что это лишь вопрос времени, через сколько ты у меня в кабинете нарисуешься. Вот ты и нарисовался. Правда, немного раньше, чем я ожидал. Звонил кому-нибудь?
Антон внутренне поаплодировал догадливости майора.
– Звонил, звонил, – угрюмо подтвердил он.
– Я так и понял, – сказал Бузунько и поставил графин на стол. Затем, крякнув, опустился на стул.
– Но, Петр Михайлович, как же так?!
– Да вот так! – резко оборвал его майор. – Приказы не обсуждаются.
– Да какие приказы? Вы можете толком объяснить, что происходит?
Антон с досадой отметил про себя, что этим классическим метафизическим вопросом исчерпывается весь его заготовленный монолог – спрашивать больше было, собственно, и не о чем.
Майор вздохнул, побарабанил пальцами по столу, затем встал и подошел к двери. Там он высунул голову в коридор, затем всунул ее обратно и закрыл дверь.
– Ты, Антон, многого не понимаешь, да и я не совсем все понимаю. Раз пошла такая пьянка, готов поделиться своими знаниями. Но когда я это скажу, – понизив голос, продолжил Бузунько, снова садясь за стол, – кроме нас двоих, об этом никто не будет знать. По крайней мере, еще пару дней. Так что прими это к сведению. Да, было в конце ноября большое совещание, и меня вызвали. Наверх. Сказали, мол, есть вот такая задумка, провести ГЕНАЦИД в жизнь. Но, ты ж понимаешь, Россия – не Люксембург какой-нибудь, тут такие масштабы, что одна маленькая осечка – и привет, полпланеты на ушах. Тут не семь, тут семьдесят семь раз отмерь, и всё мало будет. Вот и было принято решение проэкспериментировать для начала – мол, если в отдельно взятой глухой деревне ГЕНАЦИД пройдет испытание успешно, они его тут же после Нового года и повсеместно объявят. Так что мы вроде летчиков-испытателей получаемся, а?
И майор дружелюбно подмигнул Антону, как будто действительно стоял на взлетной полосе, готовясь испытать очередную модель самолета.
– Только мы?
– Насколько я знаю, да. Ты меня только не спрашивай, почему именно мы. Может, какие соображения были, а может, и ткнул просто кто-то пальцем в карту. У них там наверху сам черт ногу сломит. В общем, с нас начали.
– Но ведь...
– Утечка? Конечно, боялись. Но, с другой стороны, всех райцентровских на молокозаводе заранее предупредили, что, мол, проводится такой социальный эксперимент в Больших Ущерах, что, если кто спрашивать будет, кивайте головой и молчите – вот они и молчали.
– И библио.
– И библиотеку твою не просто так, а специально к этому указу обогатили. Закрыли две ближайших, чтоб недостатка в материале не было. А что тебе не нравится?
– А потом...
– Потом никто обратно ничего не повезет, не волнуйся. Что сделано, то сделано. Книги останутся у нас.
– А спецвыпуск...
– Спецвыпуск отпечатали в райцентре. Извещения тоже. Но ты пойми, это ж не баловство какое, мы же тут не в солдатиков играем, это ж с ведома. – Бузунько поднял указательный палец наверх и, не поднимая головы, завел зрачки под веки, – ты понял, кого.
Антон проследил за направлением пальца и уткнулся взглядом в большое мокрое пятно на потолке. Затем снова перевел взгляд на майора.
– Но зачем?
– Что «зачем»? Зачем с нас начинать? Да я ж уже...
– Да нет, я говорю, зачем все так секретно, почему нельзя было в открытую объявить эксперимент, так, мол, и так? Зачем весь этот цирк?
– Но-но-но! – сурово оборвал его майор. – «Цирк»! Ты словами-то такими не бросайся, не ровен час грыжу заработаешь. А в открытую они не захотели. Долго объяснять, ну, в общем, был у них прецедент. Запускали какой-то нацпроект не самого хм-м... популярного характера и решили не темнить, все народу выложить, как есть. Мол, с вас начинаем, потому что верим в вас. А те: а почему с нас? А эти: а с кого, если не с вас? А те: начните с соседей – их не жалко. А эти: а вы нам не указывайте, мы решили испытание с вас начать. А те: мы не ракета, чтоб нас испытывать. Ну так там такая буча поднялась, аж до неба полыхнуло.
– А здесь решили, если по-тихому, то, значит, не полыхнет?
– Не должно, – не очень уверенно ответил майор.
– Но меня-то.
– Да! – снова перебил его Бузунько. – Да, я настаивал на том, чтоб тебя в это дело посвятить. Одному-то сложнее. Да и Черепицына можно было бы подключить. Одним больше, одним меньше – невелика разница. Но они там и слушать не стали. «Если всех посвящать, то эдак никакой секретности на вас не напасешься». А я что? У меня приказ. Мне и так Митрохин каждый божий день плешь проедает.
Майор встал и придвинул свой стул к стулу Антона. Это, видимо, должно было добавить доверительности в разговоре.
– Послушай, Антон, осталось два дня. Завтра проведем предварительный экзамен, послезавтра основной. Комиссия приедет. А послепослезавтра ты уезжаешь. Навсегда. Так чего ты кипятишься? Ну не личное же я тебе оскорбление нанес?
Антон пожал плечами, как обидевшийся ребенок, которого напрямую спрашивают, не обиделся ли он, – сказать, что обиделся, гордость не позволяет, сказать, что не обиделся, не позволяет обида.