ГенАцид
Шрифт:
– Давай, Антон, только без этих глупостей, – раздраженно произнес майор. – Никто ж из тебя лично дурака не делал. Как и из всех остальных. Есть такое слово «секретность». И потом... на обиженных воду возят!
И майор натужно засмеялся.
– Да и сам подумай, какую мы глыбу с места сдвигаем, какой национальный проект в жизнь проводим! И на нас такая ответственность! Да тут хоть к черту в зубы, лишь бы не обосраться.
Пахомову показалось, что Бузунько убеждает уже не столько собеседника, сколько самого себя в том, что все, в общем и целом, правильно и не смертельно. «Люди – не роботы, – подумал Антон, – когда им приказывают, а они должны слушаться, они пытаются для себя оправдать любое решение руководства, иначе им будет сложно его выполнять. Солдаты в финскую войну тоже кричали „За Родину! За Сталина!", как будто Финляндия собиралась отнять у них и то, и то. Но ведь просто убивать и подставляться под пули они не могли. Им нужна была какая-то мотивация, пусть идея мировой революции или даже абсурдная идея защиты Родины от рассвирепевших финнов, лишь бы не тупое смертоубийство. Так и здесь. Сидит Бузунько и вещает мне что-то про эксперимент, пытаясь убедить самого себя в чем угодно, лишь бы не в том, что его руководство все делает через заднее место».
Бузунько тем временем заметил, что Антон его почти не слушает, и активизировался.
– А ты думаешь, что? С ними можно как-то по-другому? Посвятить их во все планы, поделиться с ними соображениями, может, даже выслушать их мнения, а? Это всё ваши интеллигентские штучки. Да ты пойми, нельзя им давать пищу для ума! Они же ее обязательно в закуску превратят! Это в лучшем случае. А в худшем подавятся ей, да еще и устроят бунт какой-нибудь. Тут даже этот проект... тоже, понимаешь, палка о двух концах.
– Да кто – они-то?
– Кто?! – удивился майор. – А я тебе сейчас покажу, кто. Черепицын! – крикнул Бузунько и снова повернулся к Пахомову. – Сейчас увидишь, кто. Черепицын, мать твою!
В дверях возник испуганный Черепицын:
– Да, товарищ майор?
– Гришка еще у тебя?
– Ну да, объяснительную пишет.
– Ну-ка, приведи его сюда. На минутку.
– Слушаюсь, товарищ майор, – ответил Черепицын и исчез. В коридоре раздался топот его сапог. Через пару минут он появился с Гришкой-плотником, которого не очень дружелюбно втолкнул в кабинет к майору. Одна бровь у Гришки была явно рассечена и неумело залеплена пластырем, на скуле ссадина и синяк.
Майор повернулся к Гришке и, изредка бросая взгляд на Пахомова, сказал:
– Вот, Антон, полюбуйся на красавца. С Валеркой-трактористом что-то не поделили. Тот ему слово, и Гришка ему два. Тот ему в морду, и Гришка ему в ответ. А ты спроси его, что они не поделили, – много интересного узнаешь.
Гришка, пожав плечами, прокомментировал слова Бузунько очередным шедевром:
– А неча, ёпт, было тюкалку шмотылить.
– Ой, ой, – замахал руками майор, – оставь свои поговорки для баб на завалинке. Увижу что-нибудь подобное в объяснительной, получишь пятнадцать суток, понятно?
– Понятно, – неожиданно легко и внятно согласился Гришка.
– Скажи лучше, что не поделили. Только нормальным языком.
– Ну тык, этот рукосуй бесхребетный начинает мне фасон протирать, типа...
– Григорий! – пригрозил майор. – Я сказал, нормальным.
– А-а, ну да. А можно дымком поправиться?
– Курить, что ли? Потом покуришь. Давай, говори.
– Ну а че тут говорить? Отделимшись я.
– От кого это?
– Я ж говорил уже.
– А ты не мне, ты вон Пахомову расскажи. Ему интересно. Он собирает факты для передачи «В мире животных».
– Чего? – не понял Гришка. – А-а. Ну да. Короче, отделимшись я от «простофиль».
– Это те, кто поэзию философскую предпочитает, – пояснил Бузунько Антону.
– Ну вот, – пожал плечами Гришка. – А я ему свое гну.
– Кому ему? – перебил Гришку Бузунько.
– Ну так Валерке же! Мне ихнее не близко. Я свою гордость имею. Вот я и отделимшись. Теперича я – «дикарь».
– Значит, у тебя теперь своя группа? Типа, заумное читать будете, – Бузунько левой рукой сделал жест, словно вкрутил невидимую лампочку у виска.
– Да нет, – поморщился Гришка. – Таких, как у меня, никто не любит, да и нет ни у кого, я вообще этот... «дикарь»-одиночка.
– А зачем драться полез?
– Так это... в состоянии эффекта я пребывал. Он мне чаво-то сказал, ну я и не сдержамшись.
– «Чаво-то», «чаво-то», – передразнил его Бузунько. – Не сдержамшись он. И теперь, значит, еще и «отделимшись»?
– Угу.
– А Дениса Солнцева точно не ты огрел?
– Не, – почти испугался Гришка. – Вы ж уже спрашивали. А зачем? Он же из «заик»! У них своя компашка, у нас своя.
– А у тебя теперь вообще своя персональная.
– А? Ну да.
– Видал? – снова обратился Бузунько к Пахомову. – Полный распад мозгов. Они скоро по одиночке почковаться будут. И в морды бить. И из-за чего? Ха! Из-за литературы. А ты говоришь, им всю подноготную выложить надо. Совета спросить. Так они вообще друг дружку перестреляют. Ладно, Григорий, – вздохнул майор, – иди, пиши объяснительную.
– А Валерка что ж, не будет? – забеспокоился тот, смущенный однобокостью правосудия.
– Ишь ты! Валера свою напишет, не переживай. Давай, сержант, уводи его обратно, – мотнул головой Бузунько в сторону Гришки. – Достали, сил нет.
– А потом? – спросил Черепицын.
– Что потом? А что потом? Отпустишь, ну не судить же его... хм... товарищеским судом.
Черепицын увел Гришку, и Бузунько с Пахомовым снова остались одни.
– Ладно, – встал Пахомов. – Пойду я. Что-то голова разболелась.
– Вот! – торжествующим голосом произнес майор. – А мне каково? Вот это все каждый день выслушивать. И сегодня еще Митрохин на десерт будет.
– А Митрохин – это...
– Это то самое, Антон. То самое мудрое руководство. Ну что? До отъезда не будешь болтать?
– Да что вы, ей-богу, как маленький, Петр Михайлович? – раздраженно сказал Антон, вставая. – Да они ж сами всё узнают.
– Ладно, ладно, – заворчал Бузунько. – Не учи деда детей строгать. Если все нормально пройдет, то в январе уже для всей страны указ будет. А мы в то время уже отдыхать будем. Потому как со своей задачей уже справились.
Пахомов пожал плечами: «может быть» и, попрощавшись, вышел.