Генерал де Голль
Шрифт:
В ответ на опасения в отношении его диктаторских намерений генерал с великолепным негодованием восклицает:
«Неужели вы думаете, что в возрасте 67 лет я хочу начать карьеру диктатора?» Аргумент эффектный, но не очень убедительный; история свидетельствует, что с возрастом властолюбие часто возрастает.
Он напоминает, что после войны восстановил Республику, хотя мог навязать свою власть. Он аккуратно перечисляет прогрессивные реформы, которые он провел в то время. Разумеется, он не упоминает, что иного выхода у него просто не было в тех условиях.
Но, пожалуй, самый любопытный момент пресс-конференции наступил, когда изумленные журналисты увидели внезапное превращение сурового «Коннетабля» в типичного парламентского деятеля, с обычной хитростью и лестью обрабатывающего депутатов перед важным голосованием. Это произошло, когда он начал высказывать комплименты
Он назвал социалиста Робера Лакоста, бывшего губернатора Алжира, «своим другом». Но верх любезности де Голль проявил по отношению к Ги Молле: «Я глубоко уважаю Ги Молле. Во время войны он боролся, рискуя всем, за Францию и за свободу. Он был моим соратником…» Вспоминая свое первое посещение Арраса, где Ги Молле был мэром, он упомянул, что тот был рядом с ним на балконе ратуши, когда он обращался к населению с речью. Всегда отличная память на этот раз подвела генерала. Ги Молле не был на балконе. Впрочем, в таком театральном контексте, где все придумано, эта забавная ошибка выглядела вполне логично.
Закончив пресс-конференцию, продолжавшуюся почти час, де Голль так и не высказался по самому важному, алжирскому вопросу. В заключение он заявил: «Я сказал все, что намерен был сказать. Сейчас я возвращаюсь в свою деревню и буду оставаться там в распоряжении страны».
Выступление 19 мая серьезно отличалось от краткого, сурового заявления 15 мая. Тогда он нанес жестокий удар кнутом политической кляче Четвертой республики, теперь же он пытается успокоить спотыкающееся, обессиленное животное с помощью ласковых слов. Генерал хотел смягчить, умаслить оппозицию слева, социалистов. Пока это не удается. Ги Молле все еще никак не может уломать свою партию, совсем не расположенную к установлению власти де Голля. Но зато другой, правый фланг противника быстро переходит на сторону де Голля. Антуан Пинэ, лидер правой партии «независимых», решил открыто поддержать де Голля. Когда Ги Молле умолял его войти в правительство, чтобы создать «национальный союз» против мятежников и против де Голля, но главным образом против коммунистов, Пинэ ответил: «Нет, господин Ги Молле… От Парижа до Алжира существует один общий знаменатель: де Голль. Нужно обратиться к генералу… Либо он останется исторической личностью, либо вновь войдет в современность, чтобы вписать в историю новые страницы».
22 мая Антуан Пинэ едет в Коломбэ, предварительно встретившись с президентом Коти и премьером Пфлимленом: «Я скажу генералу все, что у меня на душе, даже если он выставит меня за дверь». Нет, де Голль встретил гостя очень любезно и беседовал с ним почти два часа. Обсуждается опять вопрос о форме передачи власти де Голлю. Он по-прежнему отказывается выполнять парламентские «обряды». Пинэ выясняет взгляды генерала по важнейшим вопросам внутренней и внешней политики. Особенно его волнует Атлантический союз. Де Голль не против него, но не скрывает желания «навести в нем порядок». По всем вопросам генерал стремится рассеять опасения Пинэ, не поступаясь при этом своими намерениями. Лидер правых («самых тупых в мире», как говорил Ги Молле) вполне удовлетворен.
Он так передавал свои впечатления: «Я нашел не Людовика XIV, а очень приветливого, очень человечного человека, пекущегося об интересах нации. Это — великий человек, великий француз». Вернувшись в столицу, он сразу же направляется в «Отель Матиньон» и рассказывает Пфлимлену о своей беседе: по его мнению, нужно «вводить» де Голля. А генерал продолжает переговоры, уговоры, заверения, улыбки и не скупится па комплименты. В тот же день, 22 мая, он устанавливает связь с группой радикалов Мендес-Франса, которые еще больше социалистов опасались де Голля.
Но не пора ли ускорить события? И де Голль пускает в ход главные резервы — мятежных алжирских генералов. 23 мая он направляет теперь уже открыто, почти официально послание Салану, требуя от него отчета о событиях. Послание передается через начальника штаба армии генерала Лорийо. Следовательно, все будет известно правительству. Но это и требуется, чтобы склонить Париж побыстрее капитулировать перед Коломбэ.
24 мая замешательство, царившее в правительственных кругах, превращается в панику. Алжирские мятежники захватывают по инициативе Сустеля остров Корсику. Руководят операцией известные голлисты. Среди них родственник де Голля по линии жены Анри Мэйо. Теперь слухи о возможной высадке в Париже парашютистов генерала Массю приобретают прочную почву. Но одновременно усиливаются антидеголлевские настроения в парламенте, особенно среди социалистов. 25
26 мая Пфлимлену передают письмо де Голля, указывающего, что встреча между ними необходима, что она должна быть секретной и состояться сегодня вечером. Если глава правительства откажется от нее, то генерал де Голль оставляет за собой право информировать об этом страну. Через несколько часов из «Отель Матиньон» в сопровождении мотоциклистов выезжает автомобиль главы правительства, роль которого исполняет один из сотрудников премьера. Одновременно через гараж бесшумно выходит другая, совсем незаметная машина и направляется в Сен-Клу. Дело в том, что по какой-то странной фантазии или случайности встреча состоялась в одном из зданий Сен-Клу, где некогда происходили самые драматические сцены наполеоновского переворота 18 брюмера. Правда, Бонапарт имел здесь 10 тысяч солдат, которых он и направил в дело, после того как был с позором изгнан из Совета пятисот, где его бессвязную речь не захотели слушать. Бонапарт разогнал депутатов с помощью штыков. У де Голля нет солдат, если не считать далеких алжирских парашютистов. А главное, времена ныне не те. Поэтому ему приходится вести значительно более тонкую игру, действуя с помощью слов, уговоров, двусмысленных маневров… Пфлимлен просит генерала осудить алжирский мятеж и захват Корсики, прежде чем начинать переговоры о власти. Де Голль отказывается. Переговоры закончились без всякого соглашения. В 5 часов утра 27 мая де Голль вернулся в Коломбэ. Прошло шесть часов, и он начал диктовать по телефону в Париж своим секретарям текст нового заявления для печати: «Вчера я начал обычный процесс, необходимый для создания республиканского правительства, способного обеспечить единство и независимость страны».
Можно представить себе изумление Пфлимлена, когда он читал эти слова! Секретная встреча совсем не походила на «обычные консультации». К тому же и окончилась она безрезультатно. Эмманюэль д'Астье писал по этому поводу: «Назвать лжецом Великого провидца у г-на Пфлимлена не хватало нахальства». Тем более что именно 27 мая правительство узнало по секретным каналам о предстоящем в этот день десанте алжирских парашютистов в столице. Некоторые министры считали, что новое выступление де Голля предотвратило такую угрозу. Ведь он предупреждал в своем заявлении, что любое нарушение общественного порядка, откуда бы оно ни последовало, могло бы иметь тяжелые последствия и что он не одобрил бы его. Де Голль призвал также вооруженные силы в Алжире подчиняться своему командованию, которому он выражал доверие и обещал поддерживать с ним связь.
Весь тщательно продуманный документ создавал впечатление, что де Голль предотвращает гражданскую войну, что кроме него никто не может спасти Францию от такого бедствия. С другой стороны, он как бы осуждал косвенно мятеж, выполняя тем самым условие, которое выдвигали лидеры нескольких политических партий. Теперь правительство Пфлимлена искало лишь Повода для отставки. Для этого 27 мая оно внесло на рассмотрение Национального собрания проект реформы конституции, который предусматривал резкое усиление исполнительной власти и ограничение прав парламента. Правительство рассчитывало, что, поскольку коммунисты осудили реформу, они проголосуют против и кабинет уйдет в отставку, очистив место де Голлю. Однако, разгадав смысл всей игры, коммунисты решили голосовать за проект.
«Мы не дадим вам алиби! — говорил с трибуны представитель компартии Жак Дюкло. — Франция будет знать, что ваш текст принят, а вы сбежали, чтобы уступить место узурпатору!»
Но правительство решило, что теперь ему не до престижа, и мечтало лишь избавиться от ответственности. Получив небывало прочное большинство, оно все же решило немедленно уйти. На последнем заседании кабинета Пфлимлен объяснил это так: «Посмотрим в лицо фактам: мы — это призрачное правительство… Не будем тратить слов попусту. Власти у нас нет».