Генерал де Голль
Шрифт:
23-30 ноября состоялись выборы. ЮНР получила 212 мест. Но старые партии вместе имели 251 мандат. Даже с депутатами от Алжира ЮНР не располагала большинством. Чтобы сохранить свободу рук, де Голль намеревался пока использовать остатки ненавистной «системы» партий. Новая избирательная система резко сократила представительство компартии. Хотя она собрала больше голосов, чем ЮНР, коммунисты получили только десять депутатских мест. Для избрания одного коммуниста требовалось 380 тысяч голосов, а члена ЮНР — 19 тысяч. Одна эта деталь достаточно ярко свидетельствовала о степени демократизма Пятой республики. Но де Голль отверг, однако, предложения вообще запретить компартию. В декабре он был избран президентом, получив 75,5 процента голосов выборщиков, 8 января 1959 года он официально занял свой пост и водворился в Елисейском дворце. На торжественной церемонии
Быстро формируется правительство во главе с основным автором новой конституции Мишелем Дебрэ. По сравнению с недавними временами процедура создания кабинета резко упростилась. Де Голль хотел, чтобы лидер социалистов Ги Молле по-прежнему входил в правительство. Но Ги Молле не смог пойти на это из-за опасения окончательно расколоть свою партию. Слишком уж консервативной и правой оказалась социальная политика нового режима. Несколько месяцев назад де Голль собирался проводить «левую политику правыми методами». Но ничего левого никому пока обнаружить в его политике не удалось. Правительственную программу одобрили 453 депутата из 509. Против голосовали коммунисты и социалисты. Таким образом, высшие органы Пятой республики были созданы.
Однако в алжирской политике де Голля, вопреки ожиданиям, наступает пауза. Кроме усиления военных действий, ничего существенного не происходит. На пресс-конференции 25 марта 1959 года де Голль предупредил, что не следует ждать быстрого решения алжирского вопроса, что на это потребуется много времени. В течение первого года пребывания у власти де Голль убедился, что военные в Алжире блокируют любые реалистические меры. Даже в своем правительстве он наталкивался на глухое сопротивление, когда речь заходила о поисках новых решений. Сторонником «интеграции» оставался не только Жак Сустель, но и сам премьер-министр Мишель Дебрэ. А между тем Алжир тяжелой гирей висел на руках де Голля, не позволяя ему приступить к широкому проведению новой внешней политики, что всегда было для него самым главным.
Поэтому алжирские дела остаются предметом бесконечных размышлений де Голля. Речь шла не только о том, чтобы преодолеть сопротивление ультраколонизаторов. Генералу приходилось бороться и с самим собой, ибо ему предстояло решиться на отказ от того, что всегда считалось достоянием Франции, основой ее могущества. Правда, он уже давно вел разговоры о независимости Алжира. Но высказывания в частных беседах и ответственные решения — разные вещи. Он колеблется между реализмом и иллюзиями. «Самое трудное, — говорил он, — это переубедить самого себя». Однажды он сказал своим министрам по поводу осознания неизбежности деколонизации: «Это не так-то просто в моем возрасте и с моим опытом и воспитанием, но я принял такое решение… Нам придется делать трудное дело, и ничто в этом меня не радует». Де Голль решается и начинает первый крупный поворот в своей алжирской политике.
26 августа 1959 года он впервые поставил алжирский вопрос на обсуждение Совета министров. Как ни странно, до сих пор его касались только в связи с бюджетом, армией и т. п. К этому времени уже выработался своеобразный стиль заседаний кабинета под председательством генерала. Как всегда, он подавляет министров, в том числе и премьера, своим авторитетом, властностью и откровенной бесцеремонностью. Министры для него только исполнители. Иногда они даже не знают повестки дня заседания, а о важных решениях узнают из газет. Хотя они несут коллективную ответственность за судьбу страны, им не позволено решать общие политические проблемы. Когда генерала раздражают неуместные, по его мнению, претензии на самостоятельность политических суждений, он заявляет: «Если вы хотите занять мое место…» Стоит кому-нибудь поднять второстепенный вопрос, как генерал прерывает: «Это входит в компетенцию министра…»
И вот 26 августа происходит, наконец, обсуждение самой жгучей политической проблемы. Собственно, это даже не обсуждение, ибо де Голль лишь молча выслушивал по очереди членов правительства. Мишель Дебрэ, выступивший первым, заявил, что не может быть и речи о создании алжирского государства и что политические, экономические и стратегические позиции Франции в Алжире надо сохранить. Жак Сустель еще более резко занял такую же позицию. Ее в смягченной форме поддержали многие члены кабинета. Только Андрэ Мальро, Эдмон Мишле, Поль Бакон выступили за признание алжирской самобытности. Наконец, высказались все, и генерал заключил: «Господа, я вас благодарю…
16 сентября 1959 года де Голль выступает с речью, в которой торжественно признает право алжирского населения на самоопределение. Сами алжирцы примут решение о своей судьбе. Перед ними три пути. Первый — это отделение и полная независимость, означающие разрыв с Францией. В этом случае Алжир, по мнению генерала, ожидают хаос, нищета и, в конце концов, «воинственная коммунистическая диктатура». Франция же любыми средствами сохранит за собой сахарскую нефть и обеспечит перегруппировку населения, пожелавшего остаться французским. Это была явная угроза раздела страны. Второй путь — офранцуживание, означающее распространение на жителей Алжира всех прав и обязанностей французов. Де Голль давал понять, что этот путь (совпадающий с идеей «интеграции») он считает нереальным. Третий путь — ассоциация — представлялся ему самым желательным и рисовался так: «Правительство алжирцев, управляемое алжирцами, опирающимися на помощь Франции, в тесном союзе с нею в области экономики, образования, обороны, внешней политики».
Но генерал заявил, что ни один из этих вариантой самоопределения нельзя осуществить немедленно. Голосование о судьбе Алжира произойдет через четыре года после прекращения огня. В речи де Голля было много недомолвок и противоречий. Он не хотел признать руководителей восстания, то есть ФЛН и созданное им правительство, единственным представителем Алжира и отказывался от политических переговоров с ними, соглашаясь говорить только о прекращении огня.
Лидеры алжирского освободительного движения положительно оценили признание права на самоопределение, но потребовали политических переговоров. Они поручили вести переговоры нескольким лидерам ФЛН, которых еще в 1956 году захватили французы и держали в тюрьме во Франции. Однако де Голль отказался от этого, поскольку, сказал он, переговоры могут состояться только с теми, кто сражается. Но, как бы то ни было, возникла совершенно новая атмосфера вокруг алжирского вопроса. Во Франции и за рубежом подавляющее большинство откликов было положительным. Признание де Голлем права на самоопределение оказалось первой его акцией, в принципе одобренной Французской коммунистической партией.
Однако мужественное выступление де Голля привело в ярость французских ультраколонизаторов. Возмущение и одновременно замешательство охватили профашистские организации европейского населения в Алжире, офицеров и генералов армии, уже давно не скрывавших своего недовольства алжирской политикой де Голля. Жорж Бидо и другие лидеры «ультра» выступили с нападками на президента. Они объявили о создании «Объединения за французский Алжир».
Но 15 октября, когда алжирский вопрос обсуждался в Национальном собрании, сторонники «интеграции» потерпели сокрушительный провал: 441 голосом при 23 «против» собрание одобрило новый политический курс де Голля. Недовольство, вспыхнувшее в рядах партии ЮНР, привело к выходу из ее парламентской группы лишь восьми депутатов. Однако оппозиция вне стен Бурбонского дворца имела более серьезный характер. Об этом стало известно в тот же вечер, когда депутат партии ЮНР, один из активных деятелей событий 13 мая, Люсьен Нейвирт в заявлении для печати сообщил о заговоре «ультра» против правительства: «Необходимо срочно приготовиться. Возможно, драма произойдет завтра. Команды убийц перешли испанскую границу. Их жертвы уже намечены. Таким путем надеются ошеломить население, чтобы оно не вмешалось. Через 18 месяцев после мирной революции, не пролившей капли крови, может возникнуть внутренний братоубийственный конфликт».
Одновременно с этим паническим заявлением стало известно, что в центре Парижа стреляли в автомобиль левого деятеля Франсуа Миттерана. В столице ходили самые тревожные слухи. Однако заявление Нейвирта оказалось лишь отголоском уже провалившегося заговора. Предполагалось, что к моменту обсуждения алжирского вопроса состоятся мощные демонстрации европейского населения в Алжире, в Париже будет произведено несколько покушений, а группа депутатов — «ультра» навяжет парламенту резолюцию, осуждающую новую политику, что вынудило бы правительство Дебрэуйтив отставку. Ни один из пунктов этого плана осуществить не удалось. Главное, верхушка армии в Алжире еще колебалась. Но все же это был тревожный симптом. Между тем де Голля препятствия побуждали, как всегда, лишь к более энергичным действиям. На пресс-конференции 10 ноября он категорически подтвердил курс на самоопределение Алжира.