Генерал Деникин
Шрифт:
• Выбрать депутатов в Совет.
• В политических делах подчиняться только Совету и своим комитетам.
• Указания Думы исполнять, лишь когда они не противоречат решениям Совета.
• Держать оружие в распоряжении комитетов и «ни в коем случае не выдавать его офицерам даже по их требованию».
Еще два пункта объявляли равноправие солдат и офицеров вне строя, упраздняли отдание чести, титулование и так далее.
Содержание Приказа ужаснуло даже Гучкова, уже выдвинутого военно-морским министром в новое правительство. Но у «рычага»-Гучкова сначала были дела поважнее. Назрела расправа с Николаем II.
Император за день до этого, 28 февраля, отправил в Петроград под командой генерала Н. И. Иванова батальон из семисот Георгиевских кавалеров, главой которого был Железный Степаныч, полковник Тимановский. Сам государь в тот день выехал из Могилевской Ставки на поезде в Царское Село.
В ночь на 1 марта царский поезд уперся в станцию Малая Вишера в ста пятидесяти верстах от Петрограда. Дальше бушевали «революционные войска», на которые уже перекинулось из столицы. Поезд повернул на Псков, куда, как на Голгофу, Николай II прибыл первомартовским вечером в ставку командующего Северным фронтом генерала Рузского.
Этим же вечером георгиевцы генерала Иванова подъезжали к Царскому Селу. Причем, по дороге генерал, известный крутостью в таких делах с 1905 года, ставил на место митинговавшие полки коротким приказом:
– На колени!
Они и становились. Многое б пошло совсем по-другому, если б в этот мокрый весенний вечер генерал Алексеев с помощью Рузского не склонил бы императора на первый шаг, чтобы отдать его престол в «другие руки».
63-летний Николай Владимирович Рузский окончил академию Генштаба, на русско-японской войне был начштаба 2-й армии, на Первой мировой командовал 3-й армией, потом Северо-Западным фронтом и, наконец, Северным. Был он членом «Военной ложи», куда вошел вместе с Алексеевым. Отзывы об этом генерале такие.
Генерал Брусилов:
«Генерал Рузский – человек умный, знающий, решительный, очень самолюбивый, ловкий и старавшийся выставлять свои деяния в возможно лучшем свете, иногда в ущерб соседям, пользуясь их успехами, которые ему предвзято приписывались».
Генерал Бубнов:
«Потеряв надежду достигнуть Царского Села, государь направился в ближайший к Царскому Селу Псков, где находилась штаб-квартира главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского. Этот болезненный, слабовольный и всегда мрачно настроенный генерал нарисовал государю самую безотрадную картину положения в столице и выразил опасения за дух войск своего фронта по причине его близости к охваченной революцией столице… Во всяком случае 1 марта войска Северного фронта далеко еще не были в таком состоянии, чтобы нельзя было бы сформировать из них вполне надежную крупную боевую часть, если и не для завладения столицей, то хотя бы для занятия Царского Села и вывоза царской семьи».
Вел себя Рузский так, потому что предыдущей ночью Алексеев переговорил с Родзянко, председателем Думы и только что созданного «Временного комитета членов Государственной Думы для восстановления порядка и для сношений с лицами и учреждениями». После этого Алексеев мгновенно изготовил проект долгожданного его единомышленникам манифеста и сообщил о том Рузскому.
Не случайно Рузский встретил в Пскове царскую свиту словами:
– Остается сдаваться на милость победителей.
Генерал начал вечером разговор об этом с императором, передав ему алексеевскую телеграмму с проектом манифеста, который предварялся безысходной тревогой начштаба Ставки:
«Ежеминутно растущая опасность распространения анархии по всей стране, дальнейшего разложения армии и невозможности продолжения войны при создавшейся обстановке настоятельно требуют издания Высочайшего акта, могущего еще успокоить умы, что возможно только путем признания ответственного министерства и поручения составления его председателю Государственной Думы.
Поступающие сведения дают основания надеяться на то, что думские деятели, руководимые Родзянко, еще могут остановить всеобщий развал и что работа с ними может пойти, но утрата всякого часа уменьшает последние шансы на сохранение и восстановление порядка и способствует захвату власти крайними левыми элементами. Ввиду этого усердно умоляю Ваше Императорское Величество соизволить на немедленное опубликование из Ставки нижеследующего манифеста».
Генерал Лукомский, по своему масонству не склонный очернять «братьев» Алексеева и Рузского, все же отмечал в воспоминаниях:
«Находясь в Могилеве, государь не чувствовал твердой опоры в своем начальнике штаба Алексееве и надеялся найти более твердую опору в генерале Рузском в Пскове».
Николая II подавило, когда и Рузский с жаром начал отстаивать «ответственное» предложение Алексеева. Император все-таки сказал:
– Я ответствен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится. Будут ли ответственны министры перед Думой и Государственным Советом – безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело… Общественные деятели, которые, несомненно, составят первый же кабинет, все люди неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не сумеют справиться со своей задачей.
После нескольких часов убеждений Рузским император сдался, согласился поручить Родзянко составление кабинета «из лиц, пользующихся доверием всей России»!
В эту же ночь пожилой Рузский развил бурную деятельность. Остановил отряд Георгиевских кавалеров, завернул уже отправленные ему в помощь с Северного фронта эшелоны. А в Ставке старался другой «дед», как ласково называли Алексеева его приближенные (символично: «Старик» – и одна из партийных кличек Ленина). Он слал телеграммы на Западный фронт: уже отправленные на Петроград части задержать, остальные – не грузить. О гвардейцах же с Юго-Западного фронта, на которых с самого начала рассчитывал император, Алексеев побеспокоился еще днем, чтобы не отправляли до «особого уведомления».
Рано утром 2 марта в дело вступил М. В. Родзянко, позвонивший Рузскому. Ему тогда было 58 лет. Сын генерала для особых поручений при шефе жандармов, богатейшего землевладельца, он, закончив Пажеский корпус, служил в кавалергардах. Выйдя в отставку, Родзянко принялся за активную думскую деятельность, был председателем Земельной комиссии, товарищем председателя парламентской фракции октябристов, став председателем IV Государственной думы, где организовывал «Прогрессивный блок».
Вот мнение о Родзянко историка, одного из лидеров партии народных социалистов В. А. Мякотина:
«Человек консервативных по существу взглядов, убежденный монархист, всеми жизненными отношениями связанный с верхними слоями русского общества и не обладавший сам по себе очень широким кругозором, он нередко придавал слишком большое значение тем частным явлениям жизни, которые ему приходилось непосредственно наблюдать».
Такой «монархист» и потерял голову, видя перед собой клокочущий Петроград. Но в то же время в телефонном разговоре с Рузским Родзянко стал настаивать:
– Прекратите отправку войск с фронта, иначе нельзя сдержать войска, не слушающие своих офицеров.