Генерал Деникин
Шрифт:
Быховцы к такому повороту событий были давно готовы. Для их побега были заготовлены револьверы и фальшивые документы. Симпатизирующий им председатель следственной комиссии Шабловский к этому времени успел добиться постепенного освобождения из тюрьмы большинства. Тут остались лишь генералы Корнилов, Деникин, Лукомский, Романовский и Марков. Их ждали на Дону, чтобы начинать всероссийскую борьбу с красными.
Большую деятельность развил генерал Алексеев. 5 сентября, через несколько дней после ареста Корнилова, он нодал Верховному Керенскому рапорт об отставке с поста начштаба Ставки:
«Страдая душой, вследствие отсутствия
У Алексеева, прибывшего в Петроград через Смоленск, где находилась его семья, к середине октября был готов план создания добровольческих частей офицеров, позже именуемых «Алексеевской организацией». Крупнейший военный теоретик воодушевленно вложил опыт и оставшийся пыл, начав формировать свое детище в столице 16 октября 1917 года. У него, как и у соратников за быховскими решетками, с какими наладилась постоянная связь, все ответы на малахольный российский вопрос: «Что делать?» – были готовы. Личным адъютантом Алексеева добровольно стал ротмистр Алексей Генрихович Шапрон дю Ларре, бывший командир фронтового эскадрона Лейб-Гвардии Кирасирского Его Величества полка.
Алексеев создавал офицерские «пятерки», во главе которых, как он писал, становились «наиболее твердые, прочные, надежные и дельные руководители». В них он видел базу будущей новой армии, которую назовут Добровольческой. Генерал рассчитывал на осознающих свой долг офицеров, чтобы перебрасывать их на Дон и начинать битву после неминуемого разгрома керенщины. В алексеевские ряды в обоих столицах вступали и юнкера, кадеты старших классов.
Переправлять добровольцев на юг помогала организация «Белый Крест», для них шел сбор средств в финансовых и промышленных кругах Петрограда и Москвы по инициативе «Совещания общественных деятелей». Здесь стали понимать, что в России, по сути, две партии: «развала» – Керенского – и «порядка» Корнилова. Корнилова все больше считали спасителем России. Большевиков «общественные» мало принимали в расчет, но они-то и воспламенили 25 октября Петроград. Только начавшая здесь формироваться «Алексеевская организация» не в силах была тогда большевикам противостоять. Кроме того, Алексеев, как и многие военные, не хотел защищать Керенского и готовил своих офицеров на Дон.
За пол месяца Алексеев сумел, трудясь уже и в красном Петрограде, сколотить ядро офицерской организации. Бывший Верховный, старый штабист, привыкший опираться на мощнейшие аппараты армии, отлично проявил себя в совершенно новых для него условиях подполья. 30 октября он по подложному паспорту выехал из Петрограда на Дон. И уже в середине ноября со страниц новочеркасской газеты «Вольный Дон» Алексеев объявил:
«Русская государственность будет создаваться здесь… Обломки старого русского государства, ныне рухнувшего под небывалым шквалом, постепенно будут прибиваться к здоровому государственному ядру юго-востока».
Быховцам тоже надо было поторапливаться. К Могилеву на Ставку несся с эшелоном матросов бывший председатель комитета 11-й армии Юго-Западного фронта большевик Н. Крыленко, назначенный красным главковерхом. Утром 19 ноября в тюрьму из Ставки примчался полковник Кусонский, сообщил Корнилову:
– Через четыре часа Крыленко
Так подписал себе смертный приговор смоленский дворянин Николай Николаевич Духонин. Он окончил Александровское военное училище и академию Генштаба. В Первую мировую командовал полком, был генерал-квартирмейстером штаба Юго-Западного фронта, потом его нач штаба. В сентябре 1917 года генерал Духонин руководил штабом Западного фронта и был переведен в Ставку ее начальником штаба при Верховном Керенском. Когда Керенский исчез, с 3 ноября Духонин исполнял обязанности Верховного главнокомандующего.
Духонин понимал, что за освобождение генералов из быховской тюрьмы его не помилуют, но сказал:
– Я знаю, что меня арестует Крыленко, а может быть, даже расстреляют. Но это смерть солдатская.
Генерал ошибся, рассчитывая на простую расправу. На следующий день, когда увидели быховскую тюрьму пустой, красная матросня набросилась на Духонина, находившегося на вокзале в вагоне нового большевистского главковерха Крыленко. На его глазах убили генерала. Труп Духонина выбросили из вагона на поднятые штыки, стали уродовать ими и прикладами. Растерзанное духонинское тело потом долго валялось на путях…
Выслушав гонца Духонина, Корнилов приказал готовиться к выступлению своим текинцам, с которыми не хотел расставаться. Другие генералы решили добираться на Дон по-своему.
На городской квартире они переоделись. Деникин, чтобы пробираться поездами на юг, конечно, выбрал роль «польского помещика». Лукомский, сходный с Деникиным темными усами и седой клиновидной бородкой, но более глубокой посадкой глаз, вырядился в «немецкого колониста». В элегантно подстриженном, породистогорбоносом Романовском с черными стрелами усов за версту чувствовался офицер, поэтому он лишь сменил генеральские погоны на прапорщичьи. Громогласный, артистический Марков удачно вырядился в солдата и сразу начал отлично изображать «сознательного товарища».
Изобретательный Лукомский решил ехать навстречу эшелону Крыленко, где на пути точно искать не будут, из Могилева пробираться через Оршу – Смоленск. Полковник Кусонский, принесший им весть от Духонина, имел поручение ехать дальше в Киев на ожидавшем его экстренном паровозе, с каким он мог прихватить двоих. Деникин отказался в пользу Романовского и Маркова. Все распрощались по-братски.
Антон Иванович не мудрил: собрался просто взять билет на ближайший поезд до Кавказа. Он торопился на юг и потому, что в Новочеркасск незадолго до этого отправилась его Ася, которая, настрадавшись ожиданиями, нипочем не хотела больше надолго расставаться с женихом.
«Польский помещик» пошел переждать несколько часов до поезда в штаб стоявшей здесь польской дивизии. Она сохраняла нейтралитет, но ее командиру польским главкомом было приказано помочь быховцам. В штабе Деникину со всей любезностью выписали удостоверение на имя «помощника начальника перевязочного отряда Александра Домбровского». Нашелся попутчиком польский поручик Любоконский, едущий в южные края отпускным.
Сели «помнача Домбровский» и поручик в поезд, набитый кем ни попало. «Домбровскому» не по себе, не привык притворяться. С Любоконским говорит складно по-польски, но вот спрашивает его по-русски сосед-солдат: