Генерал Деникин
Шрифт:
Сергей Леонидович Марков обыкновенно шагал из угла в угол, на ходу споря и разговаривая, или клал пасьянс на колченогом столике. Иногда к нему подсаживался Орлов и давал советы. И если пасьянс не выходил, Марков посылал его к черту, бросал карты и вскакивал.
Первое время меня немного пугал Сергей Леонидович своей шумной резкостью.
Зато с первогоже дня удивительно понравился И. П. Романовский. Фигура у него несколько массивная, широкоплечая, хотя без всякой полноты. Одет как-то изысканнее других. Говорит немного. Как будто не любит двигаться, все больше сидит на своей кровати, слушает постоянные споры. Лицо
Удивлял меня немножко А. С. Лукомский своим самоуверенным тоном. Говорил резко, отчетливо, внушительно… Меня он подкупил тем, что искренне любил покушать и делал это как-то особенно аппетитно и вкусно. Жена его, дочь знаменитого генерала Драгомирова, прямо очаровала меня. Представительная, умная, тактичная, она этим подкупала людей. Подмечала замечательно чутко слабые и чувствительные места и говорила каждому, что ему приятно…
В первый раз я увидала Корнилова во дворе. Мы возвращались после прогулки с Антоном Ивановичем, и почти у дверей мимо нас прошел небольшого роста генерал, с желтым лицом и немного кривыми ногами, помахивая палкой или хлыстиком. Антон Иванович сжал мне руку и показал глазами ему вслед:
– Корнилов.
– Неужели?!
В этом слове было разочарование. Я себе его представляла совершенно иначе, хотя и видела его портреты в газетах и журналах. Ничего величественного, ничего такого героического…
В тот же день после обеда Корнилов пришел в нашу камеру. При его входе все встали и вытянулись. Здесь, в Быхове, или, как его шутя называли, «пол-Ставке», он был по-прежнему Верховным, так его и звали за глаза, так к нему и относились…
Корнилов принимал участие в разговоре с большим интересом и искренне смеялся над тихими замечаниями Кислякова и громкими Маркова. Вообще он приходил в нашу камеру не очень часто… Ко мне он относился хорошо, но говорил со мной таким слегка шутливым, слегка покровительственным тоном, как говорят с детьми. Может быть, потому что я была самая молодая в их обществе. Раз я взбегала быстро по темной лестнице тюрьмы и вынимала по дороге из муфты бутылку водки, которую я почти ежедневно приносила. На площадке натыкаюсь на Корнилова.
– А ну, что это у вас, покажите.
Он взял бутылку, посмотрел и, улыбаясь, возвратил мне.
«Вот попадетесь когда-нибудь, профессиональная спиртоноша…»
Я вообще не особенно робкая, но перед Корниловым всегда как-то робела. А с водкой действительно мог быть скандал…
По субботам местный батюшка приходил служить всенощную в тюрьму. Служил внизу в столовой. Составили свой хор, и Антон Иванович очень гордился, что пел в нем. Это было его старое «ремесло». Еще в реальном училище во Влоцлавске он пел мальчиком в хоре все шесть лет и носил батюшке кадило.
Я стояла у стены. Как раз передо мной стоял Корнилов. Меня он удивлял и восхищал. Как станет, заложив руку за кушак
25 октября 1917 года в Петрограде произошел большевистский переворот. 26 октября его попытался подавить генерал П. Н. Краснов, двинув туда свои казачьи сотни.
В Первую мировую войну полковник Краснов, отставивший писательские занятия, командовал 10-м Донским казачьим корпусом. В ноябре 1914 года получил звание генерала-майора за боевые заслуги, командовал бригадой в 1-й Донской, потом в Дикой дивизии. Удостоился Георгия за конную контратаку в мае 1915 года, когда сбил переправившихся через Днестр у Залещики австрийцев и отбросил их за реку с большими потерями. Начальником 2-й казачьей сводной дивизии среди других наград получил Золотое оружие.
С 10 июня 1917 года Краснов стал командиром 1-й Кубанской дивизии. Во время августовского путча Корнилов вызвал его в Ставку и приказал взять под команду еще находящиеся в эшелонах части крымовского 3-го конного корпуса, но в Пскове Краснова арестовали. Алексеев перед своим окончательным уходом из Ставки успел утвердить Краснова командиром 3-го конного корпуса, многострадально бывшего в руках и графа Келлера, и застрелившегося Крымова.
В сентябре 1917 года корпус Краснова стоял в районе Острова в распоряжении штаба Северного фронта. После большевистского восстания в Петрограде Керенский, бежав в Гатчину, приказал Краснову вести его на столицу. 27 октября красновцы захватили Гатчину, а 28-го – Царское Село.
29 октября в Петрограде поднялась молодая офицерская гвардия – юнкерские училища. Их отряды отбили помещение бронедивизиона, гостиницу «Астория», телефонную станцию, банк. Им оставалось взять последние большевистские оплоты – здание Смольного института и Петропавловскую крепость, они воззвали к помощи других воинских частей!
Откликнулись лишь несколько десятков офицеров и женщины, девушки из «ударного» батальона. Один из этой горсти, поручик А. Синегуб, защищавший Зимний дворец, восклицал:
– Дорогие Корнилов и Крымов! Что не удалось вам, то, Бог милостив, может быть, удастся нам…
Все другое офицерство, как и в феврале, по норам «обсуждало» новую «ситуацию». А кое-кто пировал в чуму, например, в офицерском собрании Павловского полка.
Здесь, глуша выстрелы, гремела музыка, среди ваз с цветами, бутылок вин, коробок конфет сидели и сновали офицерики в аксельбантах, дамы в великолепных шляпах с огромными полями. На этот раз офицерство не хотело подставлять головы за Керенского.
Юнкера на улицах дрались до последнего, умирая смертью храбрых. Тех, кто уцелел, после их разгрома убивали изощренно. Красные, например, заставляли изранненых юношей раздеться догола, отрезали им половые члены, запихивали их перед расстрелом юнкерам в рот… Честь святых офицерских погон, которые эти мальчики за геройство получили лишь на небе, также пытались отстоять в своем восстании юнкера Москвы.
30 октября разлагающиеся на глазах отряды Керенского-Краснова были разбиты под Пулковым. 1 ноября Керенский скрылся из Гатчины. Краснова арестовали и доставили в Смольный. 6 ноября Краснов бежал из Петрограда в Великие Луки, потом на Дон…