Генерал Деникин
Шрифт:
– Очень сердитесь на меня за то, что я вас так подвел?
– Полноте, Лавр Георгиевич, в таком деле личные невзгоды не при чем.
Здешняя тюрьма, бывший католический монастырь, позже служивший женской гимназией, тоже не радовала. Забор и железные ворота около костела отсекали двор в непролазной грязи. Находились заключенные в двухэтажном здании, в низких комнатах со сводчатыми потолками, глубокие ниши окон зарешечены. Но были не по камерам-одиночкам и общались, когда хотели. С ротозеями из солдатни Корнилов «познакомился» с самого начала. Увидев их кучку, глазеющую из-за забора, он подошел туда вместе
– С какого фронта? Юго-Западного?
Те от внезапности дружно ответили:
– Так точно!
Корнилов помолчал, пожевал своими твердыми, сухими губами и крикнул:
– Пошли прочь, сволочь!
Зрители отпрянули и скрылись. Здесь охрана была своя, внутри – преданные Корнилову орлы Текинского полка, снаружи – георгиевцы Тимановского, Железного Степаныча.
Быховцы могли держать двустороннюю непрерывную связь с волей по всей России. На квартире в Быхове адъютанта Корнилова ротмистра Хана Хаджиева бойко работала «почтовая станция»: рассылали письма и получали ответы с газетами, посылками. Информация шла от верных офицеров в Ставке; из Новочеркасска, где генерал Каледин, ставший Донским атаманом, поднимал казаков; из Петрограда, там офицеров подпольно организовывал генерал Алексеев, ушедший из Ставки после ареста Корнилова.
Не дремали и за быховскими тюремными стенами. Здесь ежевечерне собирались в одной из комнат, вели долгие обсуждения. В них вызревала идея будущего Белого дела. Когда прибыли бердичевцы, состоялось общее собрание заключенных.
Поставили вопрос: «Продолжать или считать дело оконченным?» Все высказались – продолжать! В эти последние сентябрьские дни 1917 года здесь отлично понимали, что «временные» не продержатся. Было предложено организовать «Корниловскую политическую партию», которая возглавит борьбу, когда власть развалится. Выступил Деникин:
– Такая своеобразная постановка вопроса не соответствует ни времени, ни месту, ни характеру корниловского движения, ни нашему профессиональному призванию.
В итоге 24 заключенных генерала и офицера сошлись на том, что их Движение должно быть преемственно с «августовской борьбой» и внепартийно. Сознательно отстранились от любых политических течений во имя «национальной цели» – восстановления русской государственности. «Быховская программа», ставшая потом основой Белого дела, включила в себя:
1. Создание власти, «совершенно независимой от всяких безответственных организаций», впредь до Учредительного собрания.
2. Местные властные органы также должны стать «независимыми от самочинных организаций».
3. Продолжение войны в тесном единении с союзниками до полной победы над Германией.
4. Изгнание из армии политики, упразднение войсковых комитетов и комиссаров, твердая дисциплина.
5. Упорядочение хозяйственной жизни страны и продовольственного обеспечения правительственным регулированием.
6. Окончательное разрешение основных государственных, национальных и социальных вопросов откладывается до Учредительного собрания.
Так возникла основная формула Белого дела – непредрешение. Ее неопределенность продиктовалась Русской Смутой, но и по форме, и по содержанию это перекликалось зыбкостью с правительством, неудачно названным Временным. Тоже готовившиеся брать власть большевики были совершенно
В этом идеологическом поединке столкнулись, чтобы кроваво разрешить спор Гражданской войной, две позиции. Во-первых, офицеров, протрезвевших от либерализма, феврализма, привычно считавших, что человек – образ и подобие Божие; верящих, что в расчищенной от смутьянов стране народ сам здраво определит свою судьбу. Они продолжали завет большинства русской интеллигенции: не хлебом единым жив человек.
На второй стояли большевики-ленинцы. По убежденности их вождя, подход к любым теоретическим построениям должен был начинаться с вопроса: кому это выгодно? Расчет упирался в низменность человека. В начале XX века среди уже нерелигиозно настроенных российских масс он имел больший успех.
Ленин, как и Корнилов, был по-своему харизматичен. Но если православный генерал в отчаянный момент августовского восстания национально восклицал к народу о «вере в Бога», «храме», «мольбе Господа», то недоучившийся студент Ленин демагогически бил на полуинтеллигенцию – самый опасный слой общества, из которого потом вышли советские «самообразованцы», самонадеянно причислявшие себя к интеллигенции…
В тяжелые эти недели Деникин убедился в девичьем мужестве, в том, какое это чудо – его невеста Ася, выпускница Института благородных девиц! Она хотела пробиться к нему еще в Бердичев. Живя в Киеве, в квартире умершей мамы Антона Ивановича, Ася пыталась привлечь на его защиту известнейшего думского лидера, отличного юриста В. А. Маклакова и в конце концов создала целую коллегию деникинских защитников из известных киевских адвокатов.
В Бердичев ей приехать Деникин не позволил, но в Быхове красавица Ася опередила и некоторых жен, какие, как к декабристам в Сибирь, ехали сюда кузникам-мужьям. Генерал Деникин жил вместе с генералами Марковым и Романовским. Ася, потом ставшая Ксенией Васильевной Деникиной, это описала:
«Вошла в камеру и… смутилась. Там много народу, и все на меня смотрят. Улыбается своей милой, смущенной улыбкой мой генерал. А мне хочется целовать его руки и плакать…
Два окна. Между ними единственный столик; на нем маленькая, корявая, закоптелая керосиновая лампа. Два стула. Так что все сидят на своих кроватях. Я сажусь рядом с Антоном Ивановичем на жесткую кровать, прикрытую солдатским одеялом, и мы потихоньку начинаем разговор под шум голосов. С тех пор больше месяца я каждый день по два раза приходила в тюрьму. В сущности, проводила в ней весь день.
Утром после чая шла туда, возвращаясь к обеду, после обеда – опять, и приходила к ужину. Познакомилась и присмотрелась ко всем быховцам… Рядом с нашей камерой жил генерал Корнилов… Против Корнилова через коридор помещались Лукомский и Эрдели, рядом с ними Эльснер и Ванновский, дальше Кисляков и Орлов. Потом молодые офицеры, часть которых помещалась в нижнем этаже, где была столовая. Все генералы собирались всегда в нашей комнате, отчасти потому, что она была больше других и «женский элемент» вносил оживление. Особенно жена генерала Романовского, Елена Михайловна, очень оживленная и остроумная. Из дам была еще жена генерала Лукомского. Сидели на кроватях, на сундучках и чемоданах, выдвинутых из-под кровати.