Генерал Ермолов
Шрифт:
Затрещали кости, завязался рукопашный бой. То русские опрокидывали французов, то французы теснили русских, и вечеру редут перешел в руки неприятеля. Тогда Багратион сам повел две гренадерские дивизии в атаку и выбил французов. Редут, село Шевардино и лес на левом фланге остались за русскими.
С поступлением мрака пальба с вражеской стороны зпгичла. Но когда совсем смерклось, Горчаков услышал чежду курганом и деревней сильный топот. Загоревшиеся и расположении французов стога гена озарилч внезапным светом колонну войск, направляющуюся к правому флангу русской позиции. Горчаков послал за 2-й кирасирской дивизией, а генерал-майору Неверовскому приказал остановить противника, который в темноте не мог видеть числа русских.
В резерве у начальника 27-й дивизии имелся лишь одни батальон Одесского пехотного полка, и довольно слабый. Неверовский отдал команду ссыпать порох с полок и, подойдя к неприятелю, молча ударить в штыки.
Приказание было исполнено в мертвой тишине. Атакованные внезапно с флангов французы оробели, остановились и побежали. Русские смешались с врагами, кололи и гнали их. Подоспевшие кирасиры довершили поражение французов, принужденных в бегстве бросить пять орудий.
Сражение прекратилось. Долее удерживать редут стало бесполезно из-за его отдаленности от позиций; главнокомандующий велел Горчакову отступить.
Во время всего дела Кутузов со штабом находился на поле сражения. Он сидел на скамейке, которую всегда за ним возили, держал связь с Багратионом, не выходившим из огня, внимательно обозревал местоположение и оставался там, пока не утихла пальба. Ночь осветили новые пожары.
Как показал затем ход событий, Кутузов разгадал стратегический замысел Наполеона, намеревавшегося большим числом войск, обращенных на полутораверстное пространство между Бородином и лесом, прорвать центр русских и отбросить их от Московской дороги. Поэтому почти три четверти всех сил князь Михаил Илларионович сосредоточил в центре и на правом крыле своих позиций.
Он стремился прочно прикрыть новую Смоленскую дорогу как главное направление на Москву и одновременно создать угрозу флангу и тылу противника. Кроме того, эта главная группировка выполняла роль основного резерва, способного не допустить обход врагом русской армии с правого фланга и могущего поддержать более слабое левое крыло.
Боевое построение русских войск от Москвы-реки до леса около деревни Утица походило на натянутый лук перед спуском тетивы. На оконечности правого крыла, в лесу, засели три егерских полка. От них по направлению к центру располагались пехотные корпуса 1-й армии: 2-й — генерал-лейтенанта Багговута, 4-й — генерал-лейтенанта Остермана-Толстого, 6-й — генерала от инфантерии Дохтурова. Далее, по отклоненной назад линии, занимала позиции 2-я армия: 7-й корпус генерал-лейтенанта Раевского, 8-й — генерал-лейтенанта Бороздина и на оконечности левого крыла — две дивизии под начальством генерал-лейтенанта Горчакова: сводная гренадерская — генерал-майора Воронцова и 27-я — Неверовского.
В состав общего резерва была назначена вся кавалерия, за исключением небольшого числа, приданного пехотным корпусам, и гвардейская конница, а также 3-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Тучкова, 2-я гренадерская дивизия Карла Мекленбургского, пехота 5-го гвардейского корпуса в команде генерал-лейтенанта Лаврова, гвардейский резервный кавалерийский корпус генерал-адъютанта Уварова и атаман Платов с полками войска Донского на правом крыле 1-й армии. Московское ополчение в числе двадцати пяти тысяч человек, вооруженных пиками, прибывшее за два дня до начала боя, было разделено по корпусам для принятия раненых, чтобы не отвлекать для того людей от фронта.
Всего в русской армии под ружьем находилось 120 тысяч человек при 640 орудиях против 130—135 тысяч человек и 587 орудий у французов.
Диспозиция, разработанная лично Кутузовым и подписанная им 24 августа, заканчивалась словами:
«В сем боевом порядке намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям. Не в состоянии будучи находиться во время сражения на всех пунктах, полагаюсь на известную опытность гг. Главнокомандующих и потому предоставляю им делать соображения действий на поражение неприятеля.
Возлагая все упование на помощь Всесильного и на храбрость и неустрашимость Российских воинов, при счастливом отпоре неприятельских сил дам собственные повеления на преследование его, для чего и ожидать буду беспрестанных рапортов о действиях, находясь за 6-м корпусом… На случай неудачного дела Генералом Вистицким открыты несколько дорог, которые он гг. Главнокомандующим укажет и по коим армии должны будут отступать. Сей последний пункт единственно для сведения гг. Главнокомандующих».
Рано утром 25 августа Кутузов осматривал армию.
Он объезжал войска, надев против обыкновения полную парадную форму, в больших дрожках в сопровождении Беннигсена, немногих генералов и малой свиты. Ермолов ехал у колеса для принятия приказаний. Погода была пасмурная, изредка шел мелкий дождь.
Тревожная тишина царила на другом, низком и болотистом берегу извилистой реки Колочи; обманчиво пустынными казались леса за Бородином и Доронином, Лишь изредка на открытое место выскакивал всадник, направлявшийся для обозрения в сторону русских позиций, и тогда в него посылался одиночный картечный или ружейный выстрел.
Совсем иная картина открывалась, однако, с высокой колокольни Бородина. Квартирмейстер главного штаба восемнадцатилетний прапорщик Николай Муравьев, только что побывавший на колокольне, возбужденно рассказывал:
— Французы все более подаются влево… Леса наполнились их стрелкамп… Артиллерия, пробираясь скрытными тропками, выезжает на холмы и пригорки…
У Курганной высоты, составляющей оконечность правого крыла 2-й армии, дрожки застряли и не могли продвинуться далее по всхолмленной местности. Главнокомандующий вышел и в сопровождении спешившихся генералов направился к редуту, где кипела работа. С трех сторон кургана солдаты копали канавы для двенадцати батарейных и шести легких орудий, насыпали валы, подтаскивали пушки и зарядные ящики. Это были артиллеристы и пехотинцы из корпуса Раевского, именем которого назвали потом и саму батарею.
— Вот он, ключ всей позиции, — торжественно проговорил Беннигсен.
Кутузов быстро глянул на него, удивляясь всегдашней способности барона Леонтия Леонтьевича изрекать со значительным видом всем очевидные истины. Беннигсен стоял, опершись на эфес шпагп, высокий, поджарый, самоуверенный, и, будучи ровесником светлейшего, выглядел в своп шестьдесят семь лет молодцом. «Любвеобильной императрице Екатерине Алексеевне, — вспомнилось вдруг Ермолову, — он был известен с полковничьего чина и не одной военной храбростью…»