Генерал Ермолов
Шрифт:
Временно затихший бой разгорелся с новой силой. Чтобы не дать русским закрепить успех, все пространство перед Курганной высотой покрылось артиллерией и засыпало храбрецов картечью, гранатами и ядрами. Сто двадцать орудий под начальством генерала Сорбье били беспрерывно.
Занятая Ермоловым высота сильно выдавалась вперед, вражеский огонь был перекрестным и губительным. Несмотря на это, пехота по обе стороны батареи Раевского стояла насмерть. Ермолов послал Граббе с разрешением пехоте лечь.
Однако все оставались стоять и смыкались, когда вырывало ряды. Ни хвастовства, ни робости не было — умирали молча.
В третьем часу пополудни Ермолов получил известие о
«Вечным будет сожаление мое, — терзался Алексей Петрович, распоряжаясь на батарее, посреди осколков и пуль, — что не внял он моим убеждениям воротиться к своему месту! Судьба! Поневоле станешь фаталистом, когда видишь, как пресеклась жизнь в лета ттветущей молодости, среди блистательного служения, Он словно сам искал сегодия смерти, а смерть подстерегала его…»
В этот момент тупая боль застлала Ермолову пеленой ыаза, и он потерял сознание. Картечь, поразившая насмерть стоявшего впереди унтер-офицера, пробила Ермолову воротник шинели и сильно контузила. Генерала унесли с возвышения, и через недолгий срок он пришел в себя. Оставаться далее на батарее Ермолов не мог и вызвал на свое место начальника дивизии Лихачева.
Взятие французами Курганной высоты разорвало бы позицию русских войск и осложнило ее дальнейшую оборону.
С отбитием высоты поколебалась вся наступательная мощь противника, едва не оставившего Семеновские флеши. Участвовавший в Бородинском сражении в качестве адъютанта Кутузова Муравьев-Карский написал впоследствии: «Сим подвигом Ермолов спас всю армию».
М.И.Кутузов — Александру I
»…Наполеон, видя неудачные покушения войск правого крыла своей армии и что они были отбиты на всех пунктах…
потянулся влево, к нашему центру… все его батареи обратили действие свое на курган, построенный накануне и защищаемый 18 батарейными орудиями, подкрепленными всею 26-ю дивизиею под начальством генерал-лейтенанта Раевского; избежать сего было невозможно, ибо неприятель усиливался ежеминутно противу сего пункта, важнейшего во всей позиции, и вскоре после того большими силами пошел на центр наш, под прикрытием своей артиллерии густыми колоннами атаковал Курганную батарею, успел овладеть оною и опрокинуть 26-ю дивизию, которая не могла противустоять превосходнейшим силам неприятеля.
Начальник главного штаба генерал-майор Ермолов, видя неприятеля, овладевшего батареею, важнейшею во всей позиции, со свойственною ему храбростию и решительности ю, вместе с отличным генерал-майором Кутайсовым взял один только Уфимского полка баталион и, устроя сколь можно скорее бежавших, подавая собою пример, ударил в штыки.
Неприятель защищался жестоко, но ничто не устояло противу русского штыка; 3-й баталион Уфимского пехотного полка и 18-й егерский полк бросились прямо на батарею, 19-й и 40-й — по левую сторону оной, и в четверть часа батарея была во власти пашей с 18 орудиями, на ней бывшими… Генерал-майор Ермолов переменил большую часть артиллерии, офицеры и прислуга при орудиях были перебитп, и, наконец, употребляя Уфимского пехотного полка люден, удержал неприятеля сильные покушения во время полутора часов…»
После Бородинского сражения Барклай-де-Толли написал собственноручное представление, в котором просил удостоить Ермолова орденом св. Георгия 2-го класса; но так как этот орден был пожалован самому
Кутузов получал беспрестанно все новые донесения об усилении неприятельских атак на левом крыле. Желая лично удостовериться в справедливости донесений, он сел на лошадь и въехал на пригорок, осыпаемый обломками гранат, летевшими со всех сторон. На волоске была жизнь того, в ком видела свою надежду вся Россия. Тщетно уговаривали его спуститься с пригорка. И когда увещевания не подействовали, адъютанты взяли лошадь за узду и вывели главнокомандующего из-под выстрелов.
После лично проведенного обозрения Кутузов отдал два приказания: Милорадовичу со стоявшим на правом крыле 4-м пехотным корпусом Остермана-Толстого я 2-м кавалзрпйским Корфа сблизиться к центру; Платову с казаками и Уварову с 1-м кавалерийским корпусом переправиться вброд через Колочу, выше Бородина, и атаковать левое крыло неприятеля.
Этим движением главнокомандующий решил оттянуть часть сил Наполеона от русского левого крыла.
После ужасного боя на левом фланге были оставлены неприятелю Семеновские, или Багратионовы, флеши, защищаемые несколько часов с геройским мужеством. Успеху французов способствовало их превосходство в численности и ранение князя Багратиона, лучшего из русских боевых генералов. Коновницын отвел войско за Семеновский овраг и занял ближайшие высоты. На них в один миг возвели батареи и жестокой пальбой удержали наступление французов. Появившись на батарее, Коповницын шутил под огнем, подбадривая пушкарей:
— Жарко у вас!
— Греемся около неприятеля! — отвечали ему.
И действительно, было жарко! Русские, говоря языком старых преданий, парились в банях кровавых железными вениками.
Овладев флешами впереди Семеновского, Наполеон приказал Мюрату с кавалерийскими корпусами Нансути и Латур-Мобура обойти левое крыло русских, отрезать от войск, стоявших на Старой Смоленской дороге, и тем утвердить за собой победу. К левому флангу дивизии Коновницына примыкали полки лейб-гвардии Измайловский и Литовский, мужественно стоявшие в дыму сражения. Вдруг, как воздушное явление, засветилась вдали медная стена; она неслась неудержимо с грохотом и быстротою бури. Саксонские кирасиры под начальством генерала Талемана промчались и бросились на правое крыло измайловцев.
Полки построились в каре и, подпустив кирасир на ближайший выстрел, открыли густой огонь. Латы, не придавая мужеству врагу, были слабой защитой. Враги показали тыл.
Конные гренадеры покусились исправить неудачу кирасир, но, принятые тем же образом, были опрокинуты. Третья атака была столь же безуспешна, как и первые две. Если бы в русских рядах хотя бы на самое короткое время водворился беспорядок или солдаты оробели, сражение было бы проиграно. Громады неприятельской конницы только и ждали момента, чтобы обрушиться на них всей своей тяжестью.
В промежутках между атаками ядра и картечь сыпались на гвардейские полки, почитавшие нападения кавалерии сущим отдыхом, хоть на время избавлявшим их от пушечных выстрелов.
Сила русских войск, прп всем их мужестве, начинала истощаться. Это ослабление не укрылось от Наполеона. В подкрепление кавалерийских атак Мюрата он отправил молодую гвардию. Назначенная решить участь великой битвы, гвардия тронулась, но едва прошла небольшое расстояние, как Наполеон заметил на своем левом крыле появление русской конницы и отступление колонн вице-короля Евгения, беготню и тревогу в обозах и в тылу армии. Это появились кавалеристы Уварова и еще далее и правее их — казаки Платова.