Генерал-фельдмаршал Голицын
Шрифт:
Перед царским фаворитом Борис Петрович долго любовался на доставленный ему в награду портрет царя, усыпанный бриллиантами, поцеловал его и говорил Меншикову со слезой, что дале служить государю он будет с еще большим усердием и ревностью.
— А Петр Алексеевич желает тебе новых викторий! — кратко ответствовал Александр Данилович, в глубине души страшно завидовавший удачливому полководцу и поклявшийся со временем достичь тех же чинов и наград.
Во Псков Борис Петрович вступил яко римский триумфатор. Впереди везли взятые шведские знамена и пушки, вели сотни пленных.
За ними маршировали победные пехотные полки. А перед конницей гарцевал сам Борис Петрович, сияя боярской броней. У Рыбинских ворот Бориса Петровича встретил псковский митрополит Иосиф с живоносными крестами и святыми иконами.
Здесь боярин с коня слез и бронь служилую снял, после чего перекрестился перед иконами и подошел к митрополиту за благословением. В соборе состоялся праздничный молебен, и Борис Петрович со слезами умиления слушал сие молебное пение.
После на генеральском дворе устроен был пышный праздник, на коем были все генералы и полковники. Троекратно салютовали пушки со стен.
Начальным людям Меншиков раздал царскую награду золотыми червонцами. Всем же солдатам и драгунам было дано по рублю. Еще более пышный праздник в честь первой победы над шведом состоялся по приказу царя в Москве, где для такой радости на Красной площади были построены государевы деревянные хоромы для гостей и зажжен праздничный фейерверк. Петр хотел всех убедить в важной истине: и мы можем бить шведов!
В честь победы при Эрестфере сочинены были даже вирши, в коих царский Орел одолевает шведского Льва, а победитель восхищает всю Европу.
Впрочем, весной 1702 года победитель при Эрестфере еще и сам побаивался своей печальной виктории: как бы не аукнулась его победа в главной шведской армии, стоявшей в Курляндии, от которой до Пскова было всего несколько переходов. И в марте 1702 года Шереметев запрашивает царя: «Как весну нынешнюю весть, наступательно иль оборонительно?» И Петр понимает сомнения своего полководца, ведая, что одно дело — сражаться с отдельным неприятельским корпусом и совсем другое дело — со всей шведской армией. Потому царь отвечал осторожно: «С весны поступать оборонительно».
— И только когда стало Петру известно, что Карл XII уходит к Варшаве, посчитав победу Шереметева под Эрестфером большой случайностью, Петр пишет своему фельдмаршалу, что настал «истинный час».
Победы Шереметева в Эстляндии и Лифляндии и разгром корпуса Шлиппенбаха позволяли теперь Петру I сосредоточить все свое внимание на завоевании «земель отич и дедич», земель по Неве. Петр I вернулся осенью 1702 года к тому стратегическому явлению, которое он наметил еще до начала войны. На Неве Петру I предстояло взять две шведские крепости: Нотебург (бывший новгородский Орешек) и Ниеншанц.
Занятие линии Невы вбивало клин между шведскими владениями в Финляндии, с одной стороны, и Эстляндии и Лифляндии — с другой, сразу выводило Россию к морю и обеспечивало ей хорошую глубоководную гавань в устье Невы. Преимущество сей гавани было не только в том, что она могла принимать корабли с самой тяжелой осадкой (в отличие, скажем, от устья Наровы), но и в том, что через Неву и Ладогу была обеспечена прямая связь с внутренними водными дорогами России (а водные пути в те времена были главными). Наконец, занятие Ингрии или Ижорской земли и было прямым возвращением «земли отич и дедич» Господина Великого Новгорода. Международно-юридические права России на эти земли были настолько несомненны, что не оспаривались даже в антирусских памфлетах, появлявшихся в течение всей Северной войны: на Западе.
Словом, то было самое верное стратегическое направление для мощного русского удара в Прибалтике, и Петру I приходилось в 1702 году лишь сожалеть, что в несчастном нарвском походе он ради интересов союзника сменил это направление и двинулся под Нарву, а не под Нотебург.
Однако овладение Нотебургом — сильной старинной крепостью, заложенной еще новгородцами, а ныне заново укрепленной шведами, — представляло немалые трудности.
Во-первых, крепость стояла на острове посреди Невы, вблизи Ладожского озера. На озере же господствовала шведская флотилия адмирала Нумерса.
Во-вторых, на помощь осажденной крепости всегда мог подойти корпус шведского генерала Кронгиорта, стоявший на реке Ижоре, а от Ниеншанца, крепости в устье Невы, всегда могли явиться шведские суда эскадры адмирала де Пру, крейсировавшие в Финском заливе.
Следовательно, надо было провести целый ряд предварительных операций, прежде чем приступить к осаде Нотебурга. И Петр I действует здесь очень последовательно: во-первых, корпус Апраксина, состоявший из 5 пехотных и 2 драгунских полков, атакует летом 1702 года генерала Кронгиорта на реке Ижоре, наносит ему поражение и заставляет отступить в Финляндию; во-вторых, отряды полковников Островского и Тыртова, посаженные на струги, смело атакуют эскадру Нумерса на Ладожском озере. Особенно успешно действовал Тыртов, который атаковал Нумерса под Кексгольмом во время штиля. Шведские суда не могли поднять паруса и уйти от русских: два шведских судна были сожжены, одно потоплено и два взяты на абордаж. Остатки флотилии Нумерса очистили Ладогу.
В итоге этих операций были обеспечены подходы к Нотебургу и с юга, из Ингрии, и со стороны Ладоги.
Но Петр мыслил всю операцию шире, чем штурм одной, хотя и важной, шведской крепости. Он выходил на новое операционное направление, которое должно было вывести его к морю! Одна главная военно-морская база России на севере лежала пока не на Балтике, а на Белом море, в Архангельске. И Петр решает использовать в операциях на Неве и эту далекую базу. Взяв две яхты, построенные на архангельских верфях, он проводит их, где через реку и Выг-озеро, а дале волоком, по прорубленной в тайге просеке к Онежскому озеру. Только беспримерный трудовой подвиг солдат гвардейских полков и крестьян-поморов обеспечил сей неслыханный переход в 250 верст. Петр сам шел в этом тяжком походе, деля трудности наравне со всеми. Солдаты едва поспевали за царем.
Разве можно было представить современных Петру I монархов, например Людовика XIV, танцующего менуэты на зеркальном паркете Версальского дворца, впрягшимся в общую лямку и волоком тянущим тяжелые суда в лесах и болотах Карелии? Да и отец Петра I, царь Алексей Михайлович Тишайший, в эти болота сам бы николи не полез, а отправил бы туда каторжных! Но Петр тянул свой канат через леса и топи и заставил тянуть его свою гвардию, цвет русского дворянства. И Голицыны, и Долгорукие покорно слушались царя и тянули общую лямку.