Генерал-фельдмаршал Голицын
Шрифт:
— Ай да Мишка, ай да молодец — отбил-таки брешь у шведа!
Теперь и простым глазом было видно, как зеленые мундиры охотников заполонили брешь в стене и хлынули в крепость.
— Мин херц, прикажи и мне идти на подмогу! Мои солдатики лестницы довязали — сразу на стены взойдут! — попросился у царя Меншиков.
Петр согласно махнул рукой, и скоро пятьдесят челнов Александра Даниловича помчались через реку. Расчет оказался верным: Шлиппенбах почти весь гарнизон стянул к пролому, и пятьсот солдат Меншикова легко взошли на слабо охраняемые стены и открыли частый огонь по внутреннему двору крепости.
И вот после этого жалобно запели шведские горны, моля о пощаде: Шлиппенбах сдался после тринадцатичасового штурма крепости.
Возмущенный большими потерями среди охотников (полторы тысячи убитых и раненых), принимавший капитуляцию Шереметев потребовал, чтобы крепость была сдана ему в тот же день до наступления ночи, «без всякой отсрочки, оговорок или перемены мест!».
Борис Петрович так спешил еще и потому, что знал, что Нотебургу на выручку поспешает семитысячный корпус генерала Кронгиорта. На другой же день после штурма, 12 октября фельдмаршал перешел с частью войск через Неву и двинулся навстречу шведам.
Русские драгуны потеснили передовые разъезды шведских рейтар, но большой битвы не вышло. Кронгиорт, узнавший о капитуляции Нотебурга, не стал принимать бой и отошел к Выборгу. Так виктория на Неве была закреплена и на Карельском перешейке.
Остатки шведского гарнизона посадили на восемь стругов я отправили вниз по Неве. А 146 тяжелых шведских орудий достались русским.
Так России вернули новгородский Орешек, запиравший на ключ вход в Неву. Петр решил переименовать Нотебург в Ключ-город (Шлиссельбург).
Правда, что зело жесток сей орех был, однако, слава богу, счастливо разгрызен.
«Артиллерия чудесно дело свое исправила! — обрадованно сообщал Петр в Москву начальнику Пушечного приказа дьяку Виниусу. — Но пушки лишь пробили пролом в стенах, а брала-то крепость пехота: солдаты-охотники, две трети коих были убиты или ранены».
В честь сего подвига все участники штурма получили наградные медали, впервые отлитые в Северной войне. Михайлу Голицына, раненного, с лицом, черным от пороха, Петр на берегу обнял и простил дерзкое слово. После того на другой день произвел в полковники второго гвардейского полка — Семеновского.
Еще больше наград посыпалось на царского фаворита Александра Даниловича Меншикова, который был назначен комендантом «плененной шведской крепости Шлиссельбурга».
А с завоеванием на другой год Ижорской земли Меншиков стал генерал-губернатором всей Ингермландии. Впрочем, Ингрию надобно было еще отвоевать у шведа до конца — устье Невы пока замыкала шведская фортеция Ниеншанц, а с юга ее подпирали две старые новгородские крепости — Ям и Копорье, захваченные шведами еще при знаменитом короле-воине Густаве Адольфе, который в начале семнадцатого столетия, казалось, навечно преградил России путь к Балтике. Весной предстоял новый поход.
Ниеншанц и Санкт-Петербург
Ниеншанц был не первым укреплением, воздвигнутым шведами на протяжении их вековой агрессии на Неве. Еще в 1300 году, рассказывает новгородский летописец, «придоша из-за моря свей, приведоша мастеры… поставиша город под Невою на устье Охты-реки и утвердиша твердостью несказанною… нарекоша его Венец земли» (Ландскрона). Однако новгородцы не дали тогда шведам утвердиться и на следующий год взяли и разрушили крепость.
В Новгородской республике прекрасно понимали всю неясность обладания устьем Невы для их балтийской торговли — отсюда и та быстрота, с которой были собраны новгородские рати, и решительный характер их действий: Ландскрону взяли не долгой осадой, а приступом. Бились за свое, родное: ведь на острове Котлине новгородцы давно уже держали морскую стражу и новгородские лоцманы водили «немецких гостей» через невские пороги к Орешку — тут шла ось всей балтийской торговли Господина Великого Новгорода.
Это было не первое столкновение новгородцев со шведами в борьбе за Неву. Первую победу в этих местах над шведами новгородцы одержали еще в славной битве 15 июля 1240 года под предводительством Александра Ярославовича, получившего за сей бой славное имя — Невский.
Надобно сказать, что боевой дух Александра Невского освящал и знамена войск Петра I, и царь неоднократно взывал к этому специально для воодушевления своих солдат. За великим примером Петр I обращался именно к победоносному Александру Невскому, а не к Ивану Грозному, проигравшему Ливонскую войну, и не случайно в Санкт-Петербурге, основанном Петром I, была заложена Затем царем Александро-Невская лавра, куда и перенесении были мощи святого князя, а вторым из российских орденов, учрежденных Петром I, стал тоже орден Александра Невского.
В 1703 году Петр I решительно двинул войска к Ниеншанцу, чтобы распахнуть ворота на Балтику. Однако и шведы прекрасно понимали стратегическое значение устья Невы, и после того, как по Столбовскому миру «оттягали» от России Водскую пятину и превратили ее в провинцию Ингермландию, на том месте, где они когда-то воздвигли Ландскрону, при впадении речки Охты в Неву, Густав Адольф построил крепость Ниеншанц.
Вокруг крепости вырос целый торговый городок, который к концу XVII века процветал благодаря своему выгодному местоположению. Накануне Северной войны к Ниеншанцу ежегодно приходило до 108 судов из-за Балтики. А по Волхову, Ладоге и Неве приплывали ладьи русских купцов. Торговля, несмотря на высокие королевские таможенные пошлины, была, несомненно, выгодной, и особенно на ней наживались шведские коммерсанты, как торговцы-посредники.
«Не один Любек, — писал немецкий историк, — но и Амстердам начал с Шанцтер-Ниен торги иметь. Водный путь оттуда до Новгорода весьма тому способствовал. Словом: помалу и российское купечество в Ниеншанц вошло и привело сие место в такую славу, что в последние годы один тамошний купец, прозванием Фрициус, шведскому королю Карлу XII в начале войны с государем императором Петром Великим мог взаймы давать немалые суммы денег, за что пожалован был дворянством».
В том, что Фрициус добровольно снабжал Карла XII деньгами, нет ничего удивительного: шведские купцы в Ниеншанце прекрасно понимали, что король ведет войну за их прямые интересы, за то, чтобы они и впредь неслыханно наживались на своей паразитирующей посреднической торговле. О том, что прямая торговля по морю без — этого навязанного шведского посредничества будет многократно выгодней России, хорошо знали и такие крупные русские государственные деятели, как Ордин-Нащокин (недаром последний сидел одно время новгородским наместником). Но для «прямой торговли» по чистому морю надобно было пробиться к Балтике, и вот весной 1703 года русские войска двинулись, а точнее, поплыли на ладьях к Ниеншанцу.
Еще перед началом военных действий на Неве Петр I опросил купцов и кормщиков из города Новая Ладога, которые еще до войны ходили на ладьях в Ниеншанц. Ладожские купцы дружно показали, что от Нотебурга к Ниеншанцу идти по Неве надобно «со знатцами», то бишь с лоцманами, поелику «по пути порогов на Неве целых 4 версты, да и так опасные камни встречаются». «От Канец, — говорили купцы, — дале, до моря всего 7 верст, и ход там судам свободный. По невским же берегам от Орешка до Канец стоят леса большие и малые. А под Канцами, между Невою и Охтою, где стать, земля сухая, песочная: шанцы копать и вал валить можно. Канцы стоят на устье Охты; город земляной, вал старый, башен нет; за валом деревянные рогатки и ров; а изо рва к валу палисады сосновые; сама крепость не велика, земли в ней всего с десятину, величиной, по примеру, со Старую Ладогу. Речка Охта течет из болот и впадает в Неву ниже города, близ стены; Нева же — река глубокая, ходят по ней шхуны большие и корабли с великим грузом.