Генерал Краснов. Как стать генералом
Шрифт:
Еще необходимые поправки на разность времени: в 1905-м не было резиновых пуль, слезоточивых газов, электрошокеров и прочих «безобидных» средств разобраться с толпой, оружие было одно. Так можно ли в данном случае, 9 января 2005 г., говорить о преднамеренном приказе стрелять в этот день: надо будет или нет, но преднамеренно (по Горькому) — стрелять и все. Только клиническая монархомахичность интеллигенции способна допустить такое в своем выдумывании 9 января. Исключительно ситуацией в опасном участке определяется необходимость стрельбы, а вовсе не приказом из «Кремля».
Теперь очевидные вопросы: как следует относиться к бастующим во время войны массам? Как относиться к интеллигенции, которая в 1856-м радовалась неудачам Русской Армии и точно так же поступала в 1905 г.; и к чему ведет нелепость заштампованного интеллигентского мышления, извращающая реальные события и забывающая
4 февраля 1905 г. был взорван Великий Князь Сергий Александрович, Георгиевский кавалер Русско-турецкой войны. Убийцу, не согласного на помилование, казнили по ст. 100: «Виновный в насильственном посягательстве на изменение в России или в какой-либо ее части установленных законами основными образа правления или порядка наследия престола или на отторжение от России какой-либо ее части наказывается смертной казнью»и по ст. 105: « Виновный в посягательстве Императорского Дома наказывается смертной казнью», кроме как за участие в убийстве и знание о его умысле [88].
В середине февраля Гапон встречался с Лениным. Гапон «толковал о необходимости перебросить в Петербург контрабандой значительное количество оружия и о том, что они с Рутенбергом будто что-то в этом направлении подготовили» (слова Луначарского).
Краснов к тому времени уехал обратно на фронт, к окончанию затишья на позициях перед новым генеральным сражением.
«Жизнь — всегда жизнь, и человек так мудро создан, так устроен, что ко всему скоро привыкает, со всем осваивается. В этих полухолодных фанзах, где третий месяц живут офицеры, возле позиций, на которых некоторые дивизии потеряли до 2 000 человек, где часто из-под разрыхленной земли торчит крест, грубо сколоченный из поленьев, где есть уже и маленькие кладбища в десять, двадцать крестов, где природа бесконечно уныла, где нет ни одного мирного жителя, живут мелкими событиями, ищут радостей жизни в мелочах, в полученной из дома посылке, в письме, дорогом, переносящем в ту счастливую обстановку беспокойной России, наконец в общении друг с другом. Взрослые, больше люди, занимающие видное положение, стараются развлечься шутками, каламбурами, вызвать тот здоровый смех, без которого тут не проживешь и без которого затоскуешь и потеряешь способность работать.
Сяокишинпупцы, — pardon, сознаюсь, что такого слова ни натощак, ни при дамах не выговоришь, но оно тем не менее есть, соседи с Тудасюдапупцами, и не только соседи, но и друзья. Притом, по соседству, Сяокишинпупцев посещает сестра Лухманова. «Та самая, которая» так прекрасно пишет, отлично и умно говорит и украсит живым и светлым умом своим любое общество. Тудасюдапупцы вступили в связь по летучей почве и послали Сяокишинпупцам «открытку» с изображением Кавальери и надписью: «Ночь прошла беспокойно, озлобленных нет, температура 80». Сяокишинпупцы в долгу не остались. Их карточка с изображением принадлежностей дамского туалета свидетельствовала о том, что «охотники проникли вглубь неприятельского расположения».
Много смеялись по этому поводу в Сяокишинпупском «гранд-отеле», где отлично закусывал кислой капустой и малороссийским салом красивый краснощекий молодой генерал, г-жа Лухманова, полковник Ц., капитан и немецкий корреспондент, учившийся тут же и русскому языку» [39].
Началось Мукденское, долгожданное, и снова несчастливое сражение. В связи с его началом промазали дружно и А. Смирнов, и его редактор. Смирнов с чего-то вдруг отнес описание встречи с бароном Маннергеймом и гибели вольноопределяющегося гр. К. И. Канкрина к «Русскому инвалиду» за 30 января 1905 г., а редактор Смирнова заметил, что по мемуарам барона он принял участие только в «малозначительной» перестрелке перед Мукденским сражением, следовательно, пересказ Смирнова надо оставить на совести Краснова. Если быть точным, Карл Маннергейм написал о столкновении с японской кавалерией в 2–3 эскадрона из армии Ноги, при проведении разведки с заданием не ввязываться «в длительные бои». Восстанавливая честное имя Петра Николаевича, недоумеваю, откуда Смирнов взял 30 января: как во 2-м томе «Года войны», так и по справочникам (которые Смирнов не использовал по всей своей книге, и многое потерял), «перестрелка» эта состоялась 19 февраля, причем, Маннергейма спас Талисман — его
За 19 февраля Краснов описывает еще одну будущую знаменитость вместе со смертельно плохими распоряжениями других:
«Молодой, краснощекий, с рыжеватой бородкой полковник весело руководил боем, ведя жестокую перестрелку с врагом. И вдруг приказание отступать. Стрелки плакали, уходя из редута, и целовали землю, орошенную кровью их товарищей офицеров и солдат. А несколько дальше 18-й стрелковый полк генерального штаба полковника Юденича выжидал атаки японцев. И когда они показались, он обстреливал их таким редким огнем, что они, уверенные, что до редута далеко, или что редут занят лишь небольшой партиею охотников, шли смело вперед, и, когда они подошли на 50 шагов, полковник Юденич открыл такие жестокие «пачки», что японцы стали полосами ложиться от наших выстрелов и тут же, на глазах защитников редута, они складывали из трупов бруствера и залегали за ними. Но наш огонь был так силен, что и за убитыми собратьями своими не могли держаться японцы и бежали, не взявши ни одного нашего укрепления.
Ни один окоп наш не был с боя занят японцами, но отовсюду мы отошли по приказанию.
Ах, эти отступления! Японцы сбрасывали с себя шинели и в одних куртках бежали за нашими солдатами, посылая им пули в спину. Запасные, плохо обученные солдаты переставали верить в свою силу, и части расшатывались. Всюду снились охваты и обходы, численность японского войска представлялась громадной. И части, недавно верившие в скорую победу, в наступление, занятие Ляояна, задумывались и считали, что хорошо будет и то, если им удастся удержаться на своих позициях, не сдать окопы и редуты. Войско было хорошо накормлено, оно было даже излишне тепло одето, все было сделано для тела солдата и ничего для духа. И нужно было удивляться, с какой стойкостью выносили наши войска эту трепку нервов во время отступлений, с неизбежным растаскиванием складов и сжиганием имущества на миллионы рублей» [39].
На следующий день Краснов встретит высокого худощавого капитана Довбор-Мусницкого, тоже будущего генерала, чью помощь Краснов будет ждать в октябре 1917 г. под Петроградом. Довбор-Мусницкий поднимет мятеж против Советов только в январе 1918 г., польский корпус потерпит поражение, однако генерал стал главнокомандующим польской армии в ноябре 1918 г. В романе «Погром» присутствуют капитан Довбор-Мусницкий, генерал и раненый полковник с той же фамилией [99, с. 206].
Время и место встречи с П. Н. Врангелем не установлено, о ней Краснов не писал, но и с Врангелем познакомился где-то там.
Смерть часто была рядом. Когда шрапнельная пуля почти задела голову Краснова, он убедился, что в самом деле слышишь свист пуль, которые не попадут в тебя, а свиста той самой — не слышно… [39]. На войне «узнают цену» жизни, понимая ее хрупкость. Близость смерти лишает человека отношения к жизни, как к чему-то неотъемлемому [99, с. 283].
Поражение и отступление подвигли Краснова на поиск причин и формулировку выводов из пережитого. В марте он пишет, что при вине главнокомандующего кавалерийской разведки, и даже пыли 24 февраля 1905 г., решающее значение имело, что для Японии это была подлинно народная война, вся страна желала этой войны, готовилась к ней и делала все для поддержки фронта. Поэтому перед Японией пал Китай с его 400-миллионным населением. А в России, — недоволен Краснов, — офицерский состав не считался элитой общества по сравнению с престижем инженеров или присяжных поверенных, что не могло не сказаться на войне. В Японии не было того, о чем писал Краснов в «Годе войны», а Куропаткин в своем отчете: «Равнодушие России к той кровавой борьбе, которую они вели в чужой стране за малопонятные интересы, не могло не поколебать сердца даже сильных воинов… Представители революционных партий чрезвычайно энергично принялись за работу, чтобы увеличить наши шансы на неудачи… Возникла целая подпольная литература, имевшая целью расшатать доверие офицера к своим начальникам, доверие солдата к офицерам, доверие всей армии к правительству». Русская Армия вела войну не за свои интересы, а в защиту России от напавшего на нее врага. Война эта была несчастливой, но даже и так японцы не могли победить Россию. В середине марта, после Мукдена, «военное ведомство Японии приняло решение ассигновать на нужды вооруженного восстания в России миллион йен».