Генерал Скобелев. Казак Бакланов
Шрифт:
— Ну, хорошо, спущусь. Только вначале вы.
— Ваше превосходительство, ведь только вчера произошла неприятность, — продолжил Куропаткин.
Вчера Скобелев тоже поднялся из окопа, чтобы разглядеть турецкие окопы. Облаченный в белый мундир, он неподвижно стоял, представляя заманчивую для стрелков цель. И случилось то, что должно было произойти. Пуля попала в руку, изорвав и окрасив кровью мундир. Рука вдруг повисла, а лицо генерала побелело.
— Кажется, угодило, — произнес он.
Рана оказалась не опасной,
Выждав, когда офицеры спрыгнули в укрытие, генерал повернулся, чтобы спуститься. И в этот миг поблизости взорвался снаряд. Будто споткнувшись, генерал упал ниц.
— О-ох! — вырвалось из его груди.
Он попытался подняться — и не смог. К нему бросились офицеры.
— Что случилось? Вы ранены? Позвольте…
— Я сам. — Оперся на раненую руку и скривился от боли.
Осколок снаряда, а может быть, камень или пуля, не повредив мундира, ударил в спину, против сердца, вызвав контузию.
— Три дня надобно лежать, — предписал доктор вынесенному на носилках генералу.
Его поместили в болгарскую хату-мазанку, прибежище какого-то отшельника или пастуха, предписали лечение. Весть о ранении Скобелева облетела армию со скоростью света. В тот же вечер прибыл Верещагин. Осторожно склонился над раненым. Тот находился в забытьи, однако открыл глаза, узнал старого друга.
— Ну, как? Болит?
— Немного… Отходит.
— Ах, Михаил Дмитриевич! Зачем вы так рискуете собой? Кому это нужно?
— Делу, — попробовал улыбнуться тот, но улыбка получилась вымученной.
— Ваша лихость во вред и вам, и ближним. Люди, которые при вас, подвергаются опасности, гибнут. Возле вас погиб мой брат Сергей, второй брат получил ранение. Если б я вас не знал, то подумал, что вы просто бравируете…
— Не надо, — Михаил Дмитриевич дотронулся до колена художника и устало закрыл глаза.
Художник поднялся, и в комнате наступило долгое молчание.
Сергей Верещагин состоял при Скобелеве ординарцем. Он сам, будучи добровольцем, упросил генерала взять его к себе. Владея искусством художника, он часто вызывался на опасные рекогносцировки. Приблизившись к неприятельскому расположению, он быстро наносил на бумагу места нахождения окопов, орудий, наблюдательных пунктов, доставляя таким образом сведения командиру для принятия решения.
И 30 августа в третьем штурме Плевны он сам вызвался на опасное дело. Удалившись от отряда, принялся за свое дело, когда его заметили башибузуки. Они подобрались и безжалостно изрубили его.
На следующий день раненого Скобелева посетил главнокомандующий, великий князь, пожелал скорейшего выздоровления и, обремененный заботами, уехал. А после него был и отец.
— Не волнуйся, тебе вредно, — сказал Михаил Дмитриевич. — Я почти здоров. Сам-то как?
Дмитрий Иванович только отошел от болезни. Неожиданно схватило сердце, и он более трех недель провел в госпитале.
— Я-то
— Меня не здоровье беспокоит.
— Что же еще? Скажи, помогу.
— Зима приближается, а у солдат, кроме шинели, ничего нет. Перемерзнут ведь…
— Так что надобно?
— Полушубки. Обычные, которые солдатам не положены.
— Это же сколько их надобно? — насторожился отец.
— На дивизию.
— На всю дивизию?
— Да. Я подсчитал: десять тысяч. Ты только не скупись. Уплати, а интендантство доставит. Деньги потом возвращу.
— Откуда ж у тебя найдется столько? — усмехнулся отец. — Ну, хорошо. Выполню просьбу. Завтра же переговорю с поставщиками.
На четвертый день Михаил Дмитриевич потребовал коня и возвратился на свой командный пункт. В его отсутствие солдаты расширили блиндаж, прорубили оконце, сбили топчан, положили на него набитый сеном матрац. Даже приспособили рукомойник.
— Теперь ему будет удобно, а то ютился в норе какой-то, чисто как басурманин, — говорили солдаты, довольные работой.
Остался доволен и генерал:
— Какие хоромы соорудили, ничего подобного не видал. Вот если б только повыше потолок, а то макушкой едва не достаю.
Между тем блокада Плевны продолжалась. В союзе с румынскими соединениями русские войска охватили город плотным кольцом. Из России подошли свежие силы, в их числе гренадерский корпус генерала Гонецкого. Его бригады и полки заняли оборону на важных рубежах, отрезая туркам путь к отходу. 16-я скобелевская дивизия крепко удерживала позиции на Зеленых горах, надежно перекрыв путь возможного прорыва неприятеля к Ловче.
Вскоре из Закавказья, где действовала против турок армия под командованием великого князя Михаила Николаевича, пришло сообщение, что русские войска овладели Карсом, а его гарнизон сдался на милость победителя.
— Непременно нужно сделать так, чтоб о том узнали воины Осман-паши, — сказал Михаил Дмитриевич.
— Может, заслать в крепость гонца? — предложил Куропаткин.
— Нет, это дело долгое, нужно, чтобы сразу. Сообщение подорвет у турок дух. Подумайте, как сделать.
Кто-то предложил вырезать на попонах турецкие буквы и выставить их над траншеей.
— Так скоро же ночь!
— А мы подсветим фонарями.
Драгоман вывел на попонах по-турецки слова, их искусно вырезали, казаки-охотники закрепили над траншеей. Позади попоны выставили тридцать фонарей. Поначалу на турецкой стороне было тихо, словно бы ничего не произошло. Но потом, видимо, прочитав и поняв смысл, турки открыли стрельбу. Одиночные выстрелы участились, потом переросли в сплошной треск. Пули градом сыпались на плотное сукно, вконец его изрешетив. А буквы все светились, сообщая неприятелю безрадостную весть: «Карс взят».