Генерал Юденич
Шрифт:
— Действительно, всего через час в Янсынтунь прискакал казак-конвоец и привёз в полк сразу не один, а тридцать экземпляров карт местности. Их получили все ротные командоры, не говоря уже о старших офицерах стрелковой части. Кто-то даже пошутил:
— Спасибо Циховскому за карты. Наши прислал, а не Венские. Читай тогда название этой деревни...
Под вечер артиллерийский огонь неприятельских батарей усилился. Их орудийные расчёты пристрелялись к полковым позициям. Русские пушки стали отвечать врагу.
Юденич видел, что до атаки дело ещё не дошло, а полк уже несёт потери от осколков снарядов. В полковой лазарет, укрывшийся в деревне, прибрели уже два десятка раненых солдат. На носилках приносили тяжёлых. Полковник, побывав на позиции ближайшей роты, приказал рыть окопы глубже.
При посещении одной из окапывавшихся рот, её командор капитан Миньщиков прямо сказал своему начальнику:
— Чем землю-то солдату грызть? Одна лопатка на все отделение. Кирок в полку ни одной.
— Не возмущайся, капитан. В дивизию уже несколько донесений на сей счёт посылал.
— И чего штаб обещает, Николай Николаевич?
— Ответ один — тыл дивизии шанцевого инструмента в запасе не держит. Никакого.
— Как не держит? Так почему в артиллерийском дивизионе, что стоит за деревней, всё есть? И лопаты большие, и Кирки.
— Значит, там командиры батарей порасторопнее ротных полка. Вот тебе и ответ.
— Николай Николаевич, может быть, ты как командир полка попросишь их поделиться с пехотой шанцевым инструментом? Ведь не они, а мы их прикрываем от японцев с поля.
— Хорошо, Миньщиков. Надо попробовать. Не должны артиллеристы нам в том отказать...
— Юденич повернул коня и поскакал в полковой тыл. Разговор с командиром артиллерийского дивизиона получился короток. Подполковник Кременецкий оказался понятлив и сговорчив:
— Много я вам дать не могу. Смотрите — у самих позиции ещё не обустроены, ещё землю бросать и бросать. Но шестнадцать мотыг к обеду пришлю. С условием, конечно, возврата их в дивизион, это наш штатный инструмент.
— Спасибо за мотыги. Углубим окопы — сразу вернём с благодарностью...
Обед в тот день доставили на ротные позиции только под вечер. Не успели разлить по котелкам сдобренный мясом (была забита раненная снарядным осколком обозная лошадь) солдатский борщ, как выдвинутые вперёд дозоры донесли о том, что японская пехота изготовилась к атаке. Юденич приказал дозорным вернуться в стрелковую цепь.
Японцы начали очередную атаку совсем не так, как это делалось русской пехотой, которая шла вперёд цепями. Вражеские солдаты поодиночке, по два-три человека пробегали сотню шагов вперёд и падали на землю. Было видно, как они лопатками или руками сразу же набрасывали перед собой небольшой холмик вспаханной земли. К передним подбегали ещё и ещё пехотинцы, и вскоре перед русской позицией залегла уже не одна цепь атакующих.
Так повторялось раз за разом. Под огнём русских стрелков японцы приблизились к ним метров на пятьсот, и только после этого они начали стрельбу. Правда, её прицельность желала много лучшего. Вражеские пехотинцы стреляли по команде своих офицеров или, как тогда говорили, «пачками».
Вражеские батареи усилили свой огонь, пристрелявшись к окраине Янсынтуня. Штабная фанза давно была разрушена прямым попаданием снаряда, на счастье, в ту минуту Юденича там не оказалось. Пострадало только несколько штабистов да часовой у полкового знамени. Николаю Николаевичу откровенно повезло — он наблюдал из пролома с другого места за развитием японской атаки.
Снаряды рвались всё чаще. На ружейную стрекотню уже мало кто обращал внимание. В воздухе стоял удушливый запах шимозы. Бой только начинался и обещал быть трудным.
На краю китайской деревни один за другим загорались дома. Жители, прихватив всё самое ценное из имущества и подгоняя перед собой скотину, в панике покидали Янсынтунь, ища спасение в зарослях на берегу небольшой речушки протекавшей на дальнем конце селения.
Чувствуя, что вот-вот японские батареи прекратят огонь и это будет сигналом к атаке для вражеской пехоты, полковник Юденич послал в окопавшиеся роты приказание:
— С поднятием японцев в атаку вести огонь только залпами. Если подойдут шагов на двести — стрелять прицельно. Подойдут на сто — подниматься в штыки. Но преследованием не увлекаться.
Всё было, как и предвиделось. Японцы атаковали с завидным упорством с громким «банзай», но штыкового боя не приняли. Юденичу стоило немало труда заставить стрелков возвратиться в свои окопы. Те вернулись после контратаки в окопы возбуждённые и с трофеями — десятком японских винтовок с плоскими штыками и ещё большим числом патронных сумок, которые хозяева бросили во время поспешного отхода.
Среди трофеев оказалось немало котелков. Один из них специально принесли показать полковому командиру. Тот Долго вертел японский солдатский котелок в руках:
— Ничего себе. У японцев котелки из алюминия, лёгкие. А у нас по старинке — медные.
Окружавшие полковника ротные офицеры добавили не без огорчения:
— Наши медные солдаты только знай что чистят. После каждого дождя особенно. Как будто дел других у них нет...
Взяли и двух пленных — это были легкораненые рядовые. Убежать от преследователей они не смогли и потому, побросав винтовки и патронные сумки, сдались. Допросить их Юденич не мог — переводчиков не было даже в штабе дивизии. А ему хотелось знать, что за неприятельская часть перед ним: кадровые или мобилизованные, армейская пехота или императорская гвардия, о которой он столько наслышался.
В тот день 18-й стрелковый полк отразил ещё несколько сильных вражеских атак. Были такие, когда передовая, пусть и поредевшая цепь нападающих, подкатывалась почти вплотную к окопам русских. Тогда раздавались команды ротных офицеров:
— Братцы! В штыки! Коли! Гони!
Стрелки «вылетали» из своих окопов и схватывались с подбегающими японцами врукопашную. В ход шли и штыки, и приклады, и кулаки. Каждый раз атакующие откатывались назад. Отбежав с десяток-другой шагов от окопов противника, они падали на землю и быстро ползли назад, опасаясь, что к ним пристреляются из винтовок. Удалившись таким образом метров на сто, японские пехотинцы вскакивали с земли и, низко пригнувшись, убегали в свой тыл — в ближайшую лощину или укрытие.