Генерал Юденич
Шрифт:
В тылу протекала река Хуньхэ и проходила Мандаринская дорога. Река в феврале ещё была покрыта крепким льдом, и войска могли везде переходить её. Но для тяжёлых обозных повозок и артиллерийских орудий приходилось делать настилы из досок или толстых связок стеблей гаоляна.
Юденич тронул коня и поехал вдоль позиции. Стрелки вовсю работали сапёрными лопатками и кирками, вгрызаясь в мёрзлую землю. Каждый торопился до первых обстрелов вражеской артиллерии устроить себе надёжный окоп. Строились укрытия для полковых тылов. Ротные командиры старательно рассчитывали установку пулемётов, чтобы дать им хороший сектор обстрела.
Полковой командир на ходу отдавал распоряжения озабоченным офицерам:
— Сройте вон тот холмик перед пулемётной ячейкой — будет мешать обстрелу крайних фанз деревни...
— Господин поручик, ваш дозор должен быть ещё час назад на месте. Поторопите своих людей...
— Нет топлива для кухни? Вырубите кусты в лощине, где ручей протекает, — вот вам и дрова, хоть и худые, но жар дадут...
— Растаскивайте скирды гаоляна на подстилки. Если китайцы будут возмущаться — отправляйте их ко мне...
— Фельдфебеля с солдатами в тыл, получите ещё патронов про запас...
Осмотрев позицию, полковник Юденич слез с коня у приземистой фанзы, занятой под полковой штаб. Денщик из старослужащих поднёс Николаю Николаевичу эмалированную кружку с горячим чаем:
— Ваше благородие, чай сегодня с клюковкой.
— Где клюковку-то ты раздобыл в Маньчжурии, служивый? Это же наша, северная ягода.
— Сегодня привезли с обозом из Мукдена. Вместе с чаем сушёная ягода в пачках запечатана...
Чай с клюквенным экстрактом мало чем напоминал настоящий чай. Но Юденич знал истинную цену этому фронтовому напитку, который прочно вошёл в быт русской армии. Приказ о строжайшем запрещении пить сырую воду спас в Маньчжурии русскую армию от самого страшного бича всех больших прошлых войн — тифа, «чёрной болезни», которая косила людей лучше, чем пули и снаряды. Поэтому в походных госпиталях впервые раненых оказалось больше, чем тяжелобольных.
Опустошив кружку с кисловатой бурдой, своим видом мало напоминавшей чай, и похвалив напиток, полковник Юденич поговорил с всезнающим денщиком:
— Что доставили с обозом — сухари или муку?
— Опять муку. Наша — ржаная.
— В чём привезли?
— В кулях. Сухая мука, не подмоченная.
— Понятно. Значит, дивизия снова переложила свои заботы на полковых хлебопёков. А дрова где взять? Опять печи класть придётся.
— На дрова можно разобрать скотные дворы и свинарники у деревенских. Они дерево сухое в глину вмазывают для крепости. Лучше таких дров нам здесь не сыскать ничего.
— Можно-то можно. Тогда опять придут китайцы в слезах, просить будут не разорять их деревню.
— Мы и так не японцы. Те китайцев ни о чём не спрашивают. Сразу рубят головы нетчикам — вот и весь сказ им.
— То самураи, а не мы. Нам, православным, так поступать уставом и присягой не велено...
Через двое суток командир 18-го стрелкового доложил в штаб дивизии о том, что его полк обустроил позиции, пополнил запасы провианта и патронов. В донесении Николай Николаевич высказал опасение, что не видит перед собой русской конной разведки.
Из дивизионного штаба успокоительно ответили, что генерал Бильдерлинг готовится послать к реке Ляохэ несколько конно-охотничьих команд для ведения разведки, так что незамеченными японцы на фланге появиться не смогут.
Прочитав успокоительное послание, Николай Николаевич (ему уже не раз приходилось читать нечто подобное) опять собрал у себя командиров батальонов и рот. Напомнил всем и каждому об ожидаемой опасности:
— Смотрите, братцы вы мои, в оба. Японцы только и знают, что теснят нас на север обходными манёврами или их угрозами. Наших конных дозоров впереди нет.
— А где же передовая линия корпусного боевого охранения, господин полковник?
— Её нет и скорее всего не успеют выставить.
— Секреты и часовых выдвигать далеко от позиции?
— На полверсты, где можно. Сегодня надежда на собственных дозорных, на их зоркий глаз и бдительность. Дай Бог им её.
Глава третья
ГЕРОЙ МУКДЕНА. ТЯЖКОЕ БРЕМЯ ОТСТУПЛЕНИЯ
Мукденское сражение началось с того, что армии маршала Ивао Оямы начали наступление на восточном своём крыле. Завязались ожесточённые бои, и главнокомандующий Куропаткин под грохот артиллерийской канонады был вынужден перебросить немалую часть своих резервов на опасный участок.
Японскому командованию это и было только надо. Обычно сдержанный маршал Ояма с нескрываемым удовольствием резюмировал действия противной стороны среди своих штабистов:
— С армейскими резервами так вольно поступать нельзя, как это делает господин Куропаткин.
— Почему, ваше светлость?
— Резервы надо беречь до последнего. Для главного часа в сражении, которое только завязывается.
— Но ведь у Куропаткина много опытных генералов!
— Если таковые у него действительно есть, ясно одно — на войне полководец императора России слушает только себя. А это очень опасно.
— Отчего так считает ваша светлость?
— Оттого, что на большой войне даже великий полководец всё поле битвы своим оком не охватит.
— А что же ему делать в таком случае?
— Уметь смотреть глазами других и доверять им. Насколько это возможно...
Когда неприятельская разведка установила появление на правом фланге фронта большого числа свежих русских батальонов и артиллерийских батарей, в движение пришла бывшая осадная армия генерала Марисуке Ноги. Она двинулась долиной реки Ляохэ в обход западного фланга противника.