Генератор чудес
Шрифт:
– Но вы забываете одно важное обстоятельство: я не один. Именно это я и имел в виду, когда говорил, что у меня есть возможности. Одному человеку в нашей нынешней обстановке такая задача, конечно, не под силу. Кое-что придется сделать и мне... но... знаете что, господин Мюленберг, лучше я не буду рассказывать вам ничего об этой операции, скажу только, что она уже обдумана во всех подробностях. А вы - забудьте о ней, у вас и так слишком много забот. Вам придется только подготовить текст - этого никто другой не сделает.
Мюленберг вдруг улыбнулся.
– Я вижу, мы предвосхищаем мысли друг друга... Скажите, Ганс, вы любите... карандаши?
Ганс почти испуганно посмотрел на инженера. Уж не свихнулся ли он, бедняга... В
– Какие карандаши?
– Вообще, карандаши; я нашел у себя пару прекрасных французских, правда уже несколько использованных... Вот, смотрите...
Он вынул из внутреннего кармана два довольно толстых, покрытых синим лаком, очинённых карандаша и протянул их Гансу.
– Возьмите ножик и очините вот этот, он сломан... "Контефрер" - фирма потомков самого изобретателя карандаша... Видите, какое дерево? Это сибирский кедр... Теперь попробуйте писать... Чувствуете, какая мягкость, графит богемский...
Ганс молча и послушно выполнял все указания инженера, то и дело поглядывая на него.
– Я решил подарить их вам, Ганс, они мне больше не понадобятся. Кладите в карман... Нет, нет, в пиджак, отсюда они выпадут...
Ганс спрятал карандаши в пиджак, висевший в другой комнате. За несколько секунд, что он провел там, наедине с собой, в его мыслях прошел вихрь. Если это сейчас подтвердится... позвонить в бюро неотложной помощи... или Вейнтраубу... нет, лучше в бюро. Вейнтраубу - потом, когда он останется один и приведет здесь все в надлежащий порядок... Вызвать Вольфа - одного из друзей, чтобы он унес кое-что...
Он вышел, с трудом напустив на лицо безмятежную улыбку.
– Что ж, спасибо, господин Мюленберг. Сохраню их на память о вас. И буду писать ими только любовные письма... если придется.
Мюленберг сидел на том же месте, подняв голову и внимательно вглядывался в Ганса.
– Ладно, - сказал он.
– Теперь скажите, вы ничего не заметили... особенного?..
"Так... значит отошло, пока", - подумал Ганс.
– В чем, собственно?
– осторожно спросил он.
– Ну, в карандашах, разумеется!
Ганс развел руками, пожал плечами в полном недоумении.
– Ничего. Хорошие, добротные карандаши. Я не такой специалист...
– Ну, тогда, значит, все в порядке, Ганс! Можете поздравить меня с отличным выполнением работы. Последние две ночи почти целиком я посвятил ей. Задача была в том, чтобы изложить принцип Гросса возможно более кратко и в то же время исчерпывающе. В конце концов, мне удалось сжать текст до одного листка вот из этого блокнота. Правда, листок исписан весь, с двух сторон, мелким шрифтом. Там - все пояснения, цифры, формулы и три главных принципиальных схемы. Я сделал два экземпляра и заключил их в эти карандаши - пришлось выдолбить их внутри, потом снова склеить. Тоже была работка... Думаю, что теперь наше сокровище можно спокойно вынести отсюда; в случае обыска, у вас не найдут ничего предосудительного. Как вы думаете?
– Все это... просто гениально, господин Мюленберг. Право, можно подумать, что у вас - солидный стаж конспиративной работы... Ну и напугали же вы меня этими карандашами!
– Знаю, Ганс. Все видел, - устало, без улыбки ответил инженер, закрывая глаза и опуская голову к сложенным на столе рукам. Силы вдруг оставили его.
– Угадайте, что я сейчас сделаю?
– едва слышно пробормотал он.
– Нечего угадывать. Вам нужно спать.
– Ганс быстро переложил на диване подушку, развернул одеяло, потом взял Мюленберга под руки и помог ему совершить этот невыносимо трудный переход в четыре шага.
– И спите до отказа, - сказал он строго и громко, так, чтобы инженер успел осознать эти слова, как желанный приказ, которому нельзя не подчиниться.
Через минуту Ганс убедился, что инженер приступил к выполнению задания.
Тогда он вышел в "свою" комнату, достал из пиджака карандаши и
И вся заслуга принадлежала Мюленбергу, этому замечательному, самоотверженному, мудрому, хорошему человеку...
* * *
В эти последние дни у Ганса было много забот. С помощью друзей он организовал небольшую мастерскую - станцию для зарядки аккумуляторов на окраине города, как раз на пути к полигону. Туда была переправлена самая ответственная деталь ионизатора - концентрические соленоиды электромагниты. Там составлялись и заряжались новые батареи аккумуляторов. Все это нужно было для того, чтобы как можно больше отдалить момент полного укомплектования машины. План был такой: когда будут везти машину на полигон, они заедут на эту зарядную станцию за аккумуляторами и электромагнитами. Тогда уже будет мало шансов, что у них отберут вполне готовую машину до испытания - чего Мюленберг больше всего опасался.
А среди аккумуляторных батарей там же готовилась и главная - четвертая, та, которая определяла успех и само существование всего плана Мюленберга.
Когда Мюленберг, выходя из состояния небытия - там, на полигоне, в каком-то гениальном прозрении вдруг увидел этот единственно возможный способ вырвать из рук врагов и уничтожить машину Гросса, он даже не подумал о том, сможет ли он добыть материал, необходимый для осуществления этого способа. Нужно было достать его так или иначе - вот и все! Позднее он ясно представил себе всю трудность и опасность этой задачи, но продолжал выполнять свой план, исходя из какой-то упрямой, фатальной уверенности, что материал будет. Дальше вступили в действие случайности - таинственное явление, которое с подозрительным постоянством приходит на помощь каждому, кто сильно захотел чего-либо добиться. Это кажется странным и порождает почти мистическую веру в "судьбу", "счастье", "удачу"... Но человек обычно знает лишь одну вереницу событий и не знает других; а события эти, развиваясь каждое логично и закономерно, то и дело пересекаются, приходят в соприкосновение - тут и возникают эти кажущиеся "случайности".
У одного из друзей Ганса был дядя, не очень еще старый, но совершенно седой человек, которого после появления у него внучки младшие родственники стали называть дедом, а сверстники - стариком.
Жил он в горной местности, километрах в ста к югу от Мюнхена, в деревне, на берегу большого озера, изобиловавшего рыбой. Собственно говоря, это озеро и было главным стимулом, заставившим старика покинуть город и обосноваться здесь с женой и внучкой и "фермой" из одной коровы. Он был завзятым и искусным рыболовом - любителем-удочником. За четыре года, прожитых здесь, он хорошо изучил озеро, рельеф дна и повадки рыбного населения, что и позволяло ему регулярно приносить с ловли, не считая мелочи, двух-трех "поросят", - как он называл крупных, упитанных карпов. Таким образом, семья его была обеспечена бесплатным питанием (это в военное-то время!), а иногда даже сбывала лишнюю рыбу местным жителям. Старик благоденствовал. В городе у родственников он появлялся редко и неохотно - лишь по традиционным семейным датам. Мюнхен - и городскую жизнь вообще - откровенно возненавидел и никаких перемен в жизни не желал и не ждал. Однако перемены наступили.
Однажды утром, сидя в своей лодке с удочками, старик заметил необычайное оживление на противоположном берегу озера. Там появилось много большегрузных автомобилей с солдатами, машинами, материалами. Началась какая-то напряженная, торопливая деятельность. Уже через час на том берегу возник целый поселок из палаток; к вечеру в ближайших горах послышались тяжелые, гулкие взрывы, от которых рыбья мелочь панически взметывалась в воздух, заставляя водную гладь озера с шипением вскипать, будто от града, мгновенно высыпавшегося из тучи. Покой был нарушен. Старику стало не по себе.