Гениталии истины
Шрифт:
Да, он не знал этого, но был готов полюбить всё, что там бы ни оказалось. Вероятно, это было связано с тем, что он любил её душу. А чем же является Душа Женщины, если не её телом?..
26.
«Я так и знала! Я же так и знала!» – всхлипывая, приговаривала Алёнка, продолжая гладить бельё. «Господи, конечно, на всё воля твоя! Гы-гы-гы, – снова вздрогнула она от собственных слёз, – ну как же мне плохо-то, Господи! Неужели же тебе всё равно? Я люблю тебя, Господи! Но ведь его же я тоже люблю! Чёрт бы нас всех побрал!» И в ту же секунду она случайно наехала утюгом себе на руку. Алёнка пронзительно
«Чёрт бы нас всех побрал!» – в запале богоборческой истерики снова повторила она. Порывом внезапного ветра приподняло занавеску, которая тут же зацепилась за гладильную доску. Девушка попыталась было её поправить, но именно в этот момент её правая ножка выскользнула из тапочка, она потеряла равновесие, и вся честная компания: Алёнка, утюг и гладильная доска, к неописуемой радости торжествующего Мироздания рухнула на пол.
«Любить-колотить!» – выругалась красивая кукла, заметив, что занавеска также оторвалась, а карниз беспомощно повис на одном шурупе. После этого она выключила утюг, села на пол и безудержно зарыдала.
Возможно, Алёнка проплакала бы весь день, но неожиданно к ней в форточку влетел почтальон. «Чик-чирик, – сказал он, – для Вас секретный пакет!» Она вытерла свои игрушечные девичьи слёзки и молча забрала у него из клюва зелёный конверт. «Да уж, – горько усмехнулась она – конечно, в Тайной Канцелярии всё, что хочешь, можно найти! Хоть зелёный конверт, хоть какой! Одно слово – ГДР!»
На государственном бланке было написано:
«Да уж, теперь-то, конечно, самое время, – хмыкнула сквозь слёзы Алёнка, – впрочем, знать бы, где упадёшь, соломку бы подстелил!» Она сварила себе кофе и пошла в ванную, а когда вышла оттуда и выпила уже холодный напиток, пошла в комнату, достала со шкафа гитару и постепенно запела такую песню:
Мой любимый говорил мне: «Ку-ку!
Мы будем вместе всегда, фифти-фьють!»
Говорил «i с h libidich ! », говорил «I love you!»,
а теперь душа моя трепетная, будто в снегу.
Плачь, кричи, моё сердце, бей в печени колокола!
Никогда уж меня не услышит любимы й мой.
Закру т илась кручина в желудке, такие дела,
н о шепчу я: «Спасибо, любимый, за эту боль!»
Помнишь, как говорила тебе я «мяу» – ты «гав-гав» отвечал?
Нежной кошкой стелилась, а ты меня волком брал!
Почему? Почему уже этого не вернуть
ни сегодня, ни завтра, ни даже когда-нибудь?
Я – красивая кукла, а ты – из пластмассы майор,
и пускай лобок у меня, как коленка, или как лоб!
Лишь с тобой я узнала про трепет, про жар и озноб;
л ишь с тобой поняла, что такое другой коленкор…
Не прошу тебя помнить, любимый мой, обо мне!
Если сможешь, забудь – не хочу, чтобы ты страдал!
Я нашла это Счастье, которого ты не искал .
Будь уверен, я сохраню до последних дней!
Ты забудь меня, свою девочку, коли так тебе лучше!
Больше встретиться нам никогда не представится случай.
Всё, что строила я, мой любимый, ты должен разрушить,
И последнюю песню мою, едва ли тебе стоит слушать…
Будь, что будет, любимый, а также, что было – то было!
Позабудь обо мне… чтобы я о тебе не забыла…
Да, такое вот неподдельное страдание содержала песенка печальной Алёнки. Она не знала ещё, да и не могла знать, что обе Тайные Канцелярии, как Небесная, так и Канцелярия Пиночета, посовещавшись уже окончательно определили судьбу Хелен Дранк, она же – Алёнка, она же – агент Фортуна.
До вылета второго самолёта по маршруту «Москва – Берлин» оставалось четыре часа. Это означало, что возможность последней встречи с майором исключена. На полигон она уже не успевала. Телефон же ей обещали установить только в третьем квартале.
27.
День плача начался с того, что вставший не с той лапы Мишутка вышел к себе на балкон, посмотрел на розовые рассветные облачка и подумал: «Ах, как красиво это утреннее небо! И ведь это всё опять просто так! Не пришло ещё, видимо, время, глядя, на это небо, сделать единственно верный вывод. Мне два года уже, уж более семиста дней и ночей пережил я, философичный такой себе медвежонок, но ни один из них по-прежнему не имеет значения. Не вырисовывается ни таблицы, ни линии! Как же это всё грустно!» Он не заплакал, конечно, но вздохнул достаточно глубоко; затем вернулся на кухню и стал печально чистить картошку.
В это самое время майор Парасолька подходил к КПП и медленно думал о своих неудачах: «Да-а, картина складывается нелицеприятная. Это вам не «Мишки в лесу»! Не сегодня – завтра война придёт. Постучится косматою лапой в дверь – а там и с петель! Да-а, нехорошо выходит. Взрослый человек, боевой командир, а какую-то железную дырку отыскать не могу! И выговор мне некому сделать. Да и не в личном деле тут дело! Просто не надо никому ничего! Прям, будто это я – Ваня, я всё должен решать, а он себе только знай, динозавров лепит! Эге-ге…» И он немного покашлял.