Гений Умирает Дважды
Шрифт:
— Ну, он наш только относительно — по стране, но не по национальности, — снисходительно ухмыльнулся Лосницкий. — Зовут его Арон Абрамович Штихельмахер. Проживает в Москве. Ну а обо всем остальном мы с вами поговорим, когда достигнем более определенной договоренности.
— Да-да, конечно, — понимающе усмехнулся Фрэнк и повторил: — Более определенной договоренности.
Это было мальчишество, мальчишество, непозволительное ни для его возраста, ни для уровня его профессионализма, но Фарренхаузу почему-то нестерпимо захотелось слегка щелкнуть по носу этого человека, причем щелкнуть побольнее. Он не имел права так поступать, хотя бы потому, что иметь в числе завербованных такого агента всегда неплохо — как для пользы дела,
Как сотруднику разведки за долгие годы своей карьеры, Фарренхаузу нередко доводилось иметь дело с предателями и изменниками. Он умело использовал их в интересах своей страны, в интересах военно-политического блока, в который его страна входила… По сути, разведка в значительной степени в том и состоит, чтобы уметь кого-то завербовать, то есть, по сути, склонить к предательству… И в то же время Фрэнк таких людей всегда искренне презирал. Ладно, по большому счету еще понять и простить человека, изменившего своей стране или своему делу под влиянием таких обстоятельств, как угроза его жизни или жизни его близких. Это поняли в свое время немцы, объявив сразу после окончания второй мировой войны амнистию всем своим землякам, которые, оказавшись в плену, сотрудничали с советской разведкой или контрразведкой или же аналогичными структурами стран антигитлеровской коалиции; это поняли израильтяне, которые заранее объявляют амнистию солдату, попавшему в плен к врагу и выдавшему какие-то секреты… Но вот так, когда человек сам, добровольно, согласен продать (именно продать!) некий секрет, который может принести твоей стране немалую экономическую выгоду… Нет, таких людей ("инициативщиков" на жаргоне спецслужб) Фрэнк от души презирал. Потому и не удержался от мальчишеской выходки.
Он достал из кармана сотовый телефон, включил его, быстро набрал хорошо знакомый номер.
— Вас слушают.
Делая вид, что любуется далекими пиками гор, Фрэнк исподволь наблюдал за насторожившимся Лосницким.
— Хелена, еще раз добрый день. Мне нужна ваша помощь, — сказал он по-немецки, небрежно поигрывая зажигалкой.
— Слушаю вас, герр Фарренхауз, — с готовностью отозвалась секретарша.
Как многие старые девы, работающие на данном поприще, она была неравнодушна к своему холостому патрону.
— Найдите, пожалуйста, в нашем компьютере московский телефонный справочник. Мне нужен телефон и адрес некоего Штихельмахера Арона Абрамовича. И покопайтесь в наших архивах, нет ли случайно у нас что-нибудь по этому человеку. Когда я вернусь в офис, мне все это понадобится. Заранее спасибо, Хелена, до свидания… — он нажал кнопку отбоя. — Вот видите, как все просто, уважаемый Александер…
По мере того, как продолжался разговор Фарренхауза с Хеленой, Лосницкий менялся в лице. Всего лишь несколько минут назад это был вальяжный, самоуверенный человек с барски небрежными жестами. А теперь вдруг стал больше напоминать ребенка, который шел в магазин за конфетами и вдруг обнаружил, что потерял деньги… Даже не так, не потерял, а вдруг понял, что деньги у него украли.
— Но погодите, как же… — только и смог проговорить он и умолк.
— Да вот так, уважаемый Александер, — снисходительно улыбнулся Фарренхауз. — Вы свои представления о разведчиках и торговцах секретами почерпнули из книг и фильмов. А ведь все течет, все изменяется, что понял еще Гераклит из Эфеса, который жил двадцать пять веков назад, и чего не можете понять вы… У меня на столе в офисе уже лежит все, что имеется в архиве Всемирной организации здравоохранения на этого вашего Штихельмахера. — О том, что к процессу подключится весь необъятный банк данных разведуправления Республики Маркланд, Фрэнк говорить, конечно, не стал. — После этого выяснить подробности об изобретении, о котором вы рассказываете, для нас не будет составлять труда — сами понимаете: посольство, агентура… Так что, уважаемый Александер,
Лосницкий трясущейся рукой достал носовой платок и вытер мгновенно взмокший лоб.
— Я… — пробормотал он. — Министерство… Я ничего не понимаю, что вы…
— Бросьте, Александер, — небрежно прервал его
Фарренхауз, по-прежнему отрешенно глядя на гладь озера. — Неужто вы думаете, что мы не знаем, кто вы такой и откуда?.. То, что вы тут находитесь с частной поездкой, я еще как-то могу допустить, хотя думаю, что это не так, — методично добивал собеседника Фрэнк. — Но это в данный момент неважно… Кстати, а как лично вы узнали о существовании этого самого изобретения Штихельмахера?
— Это мое дело, — попытался огрызнуться Лосницкий.
Фарренхауз равнодушно пожал плечами.
— В принципе конечно, — согласился он. — Только хотите вы того или нет, но вам придется рассказать и об этом… Другое дело, что и в самом деле меня лично куда больше интересует другой вопрос: сколько человек и кто конкретно еще знает о существовании прибора Штихельмахера? И вот на этот вопрос вам придется ответить прямо сейчас и прямо здесь — сами понимаете, насколько важно нам это знать.
Лосницкий сидел, откинувшись на спинку полукресла и прикрыв глаза. Было ясно, что сейчас он пытается оценить степень своего поражения и прокручивает варианты, что можно извлечь из данной, откровенно патовой, ситуации.
— Ну так кто же? — Фарренхауз не был заинтересован, чтобы пауза слишком затягивалась.
Похоже, Александр на что-то решился. Он резко выпрямился, опершись локтями на столик. Уставился прямо в глаза Фрэнку.
— Ладно, я свалял дурака, не на ту кобылку поставил, — проговорил русский. — Но только это не означает, что я прямо теперь просто так расскажу вам все до конца. Да, вы сможете выйти на Штихельмахера и, быть может, даже завладеть его изобретением. Но только я один — понимаете? — я единственный, кто сейчас вам может хоть приблизительно сказать, сколько человек присутствовали на той вечеринке.
— На какой вечеринке? — быстро переспросил Фарренхауз.
— А на той самой, — почти спокойно и почти уверенно парировал бледный Лосницкий. — Я хочу получить более или менее приличный эквивалент своей информации в конвертируемых дензнаках.
— Благое намерение, — согласно опустил голову разведчик. — И сколько ж вы хотите?
— Сто тысяч долларов. Еще час назад я хотел потребовать от вас миллион, да только сдуру назвал вам имя изобретателя, так что теперь вы сможете найти его и без меня.
Он блефовал. Он великолепно знал, что о миллионном гонораре за его информацию не может идти и речи. Однако специально запрашивал такие суммы, рассуждая, по старой, советской еще, привычке, "проси больше — больше и дадут".
— Ну а за что же вам тогда платить сто тысяч?
Фарренхауз знал, за что, но спросил только лишь для того, чтобы выиграть немного времени на обдумывание ситуации.
В конце концов, если разобраться, сто «кусков» — это сумма, на которую резидентура может «расколоться». У них есть фонд для финансирования рискованных операций. Если деньги пропадут, с него, с Фарренхауза, стружку снимут, но не слишком глубоко, особенно если он сумеет толково объяснить причины, по которым он пошел на подобную авантюру. А в данном случае он сумеет объяснить… Зато если все выгорит, именно он, Фрэнк Фарренхауз, станет человеком, который добудет для своей страны такой важный секрет. И вполне сможет рассчитывать, что при внедрении прибора в производство он сможет заполучить некоторый процент от его реализации. А это, если секретом распорядиться с толком, — миллионы, сотни миллионов долларов!