Гений
Шрифт:
— М-да, — вздохнул Барт, — надо ему рассказать, пусть посмеётся. — Помолчал, глядя на свои руки и методичку, потом добавил: — Он мне не отец, он мой хозяин. Он купил меня у семьи, ещё когда мы здесь жили, мне было тринадцать лет. Все школьники проходят простой тест на склонность к магии, ты его тоже должна была проходить, да? — Она кивнула, он понизил голос: — Я тебе этого не говорил, но если результаты выше определённого уровня, то о них докладывают куда следует. И кто следует потом за этими одарёнными магами приглядывает, чтобы в нужный момент пригласить их куда следует. Мои результаты оказались… высокими. А магическое образование моя семья не могла себе
— Понятно, — усмехнулась Эльви, — как обычно. Ты с сахаром пьёшь?
«Вообще, да, но учитывая, что сахар — это роскошь, я обойдусь.»
— Без.
— Без так без, — Эльви поставила на стол две чашки и замысловатую колбу с заваркой, он никогда такой не видел, села напротив. Барт впервые обратил внимание на то, что посуда явно дорогая — она не вписывалась в этот интерьер, состоящий из фабричной штамповки и костыльных попыток это всё починить и украсить.
«Её семья из богатых?»
Посуда была той странной стороной роскоши, которая оставалась в обедневших семьях до последнего, старея и истираясь вместе с памятью о хороших временах. Её было сложно и дорого купить, но при этом нереально продать за хорошую цену, потому что те, кто мог её купить, предпочитали покупать новые полные сервизы, а не старые и частично разбитые. Барт взял в руку маленькую аккуратную чашку, удивившись тому, насколько она лёгкая, поднял выше и увидел, что её стенки просвечиваются, если держать чашку рядом со свечой. Он впечатлённо поднял брови и полушутливо сказал:
— Я бы на твоём месте не давал мне такое в руки.
Эльви тихо рассмеялась, Барт изобразил благоговейный страх и трепет, осторожно ставя чашку на стол двумя руками, Эльви рассмеялась громче, нажала на поршень заварочной колбы, отфильтровывая чайные листья, и встала налить чай в чашки, сказала с улыбкой:
— Сейчас таких уже не делают. Этот сервиз дарила моя прабабушка на свадьбу моей бабушке, всё побили, осталось три чашки и два блюдца, вот эти, — она указала на те, которые поставила на стол раньше, Барт опять изобразил шок и страх, она рассмеялась. Села и взяла свою чашку, приподняла её салютующим жестом и отпила первой, Барт тоже взял свою, но пить не спешил — не любил обжигаться. Придвинул Эльви блюдо с тортом:
— Пробуй, должно быть вкусно. Я сам не пробовал ещё, прибежал, стырил, убежал.
— «Стырил»? — с усмешкой уточнила Эльви, Барт закатил глаза:
— Попросил. Хотя не имел права, но мне пофиг. Мне нереально отказать, когда я использую секретный приём.
— Какой? — Эльви улыбалась в предвкушении шоу, Барт сгорбился, чтобы смотреть на неё снизу вверх, протянул ладони просящим жестом и изобразил свою самую миленькую улыбку. Эльви рассмеялась так, что чуть не пролила чай, поставила чашку на стол и закрыла лицо руками, дрожа от смеха. Барт самодовольно выровнялся и сказал:
— Это запрещённый приём, я знаю. Но в некоторых случаях он допустим. Я его на старой сестре отточил до совершенства, и теперь на новой иногда использую, работает безотказно, я голодным от неё ни разу не уходил. Ешь
Она кивнула:
— С бабушкой и мамой, и с кошкой, но её сейчас нет.
— А отец?
— Я ничего о нём не знаю, и не видела его ни разу в жизни.
— Я своего тоже не видел.
Они обменялись понимающими взглядами, иронично-равнодушными — в этом районе это было нормой, здесь большая часть мужского населения проживала временно, сезонами. В конце осени, когда заканчивался сбор урожая и основные сельские работы по подготовке к зиме, молодые мужчины приезжали в город и нанимались на работу до весны, когда начнутся посевные работы и они опять будут нужны в своих деревнях. Многие катались туда-обратно всю жизнь, некоторые соблазнялись преимуществами большого города и пытались остаться, хоть это и было очень трудно. Батракам платили мало, но для них и эти гроши были большими деньгами, сознательные мужчины копили их всю зиму, потом весной перед отъездом покупали на них подарки своей семье, несознательные всё пропивали и проигрывали в карты прямо здесь, город создавал условия.
Этот район вообще жил и дышал в ритме сезонов. Летом здесь было тихо, жарко и безлюдно, дети гуляли ночами без боязни, потом осенью приходил обоз с деревенскими и всё менялось за один день. В старых производственных зданиях арендовали помещения маленькие фирмы, которым требовались подсобные рабочие, они нанимали людей прямо с обоза, предоставляли жильё и питание, подписывали контракты, которые деревенские зачастую не могли прочитать — там подавляющее большинство было неграмотным. Батраки постарше и поопытнее приезжали целыми семьями, у многих были постоянные наниматели, их ждало рабочее место в частных домах неподалёку, и они арендовали один и тот же угол каждый год, хозяева квартир их встречали как старых друзей.
Для местных приезжие были источником дохода, но и источником проблем тоже — сильные и здоровые деревенские парни выгодно отличались от стабильно недоедающих местных, девушки обращали на них внимание, те с готовностью рассказывали им сказки про любовь до гроба и свадьбу весной, а потом уезжали и никогда не возвращались. Работодатели не выдавали информацию о них, а на следующий сезон парень мог выбрать другой обоз, идущий в другой такой же район для временных работников, и провернуть это ещё раз, их почти никогда не находили. Если находили, об этом писали в газетах, в рубрике забавных новостей, Барт помнил статью о мужчине, который наплодил пятерых, попавшись совершенно случайно, и это при том, что в деревне его ждала семья с ещё пятерыми. Девушек об этом явлении постоянно предупреждали, но они всё равно не слушали, это никого не удивляло.
Он ничего не ответил, молча пил чай и ел торт, слушая треск свечи. Потом спросил:
— А где бабушка с мамой?
— Бабушка на работе допоздна, она работает экономкой в богатом доме, приходит на ночь, утром уходит раньше меня, у неё один выходной в неделю, в воскресенье. А мама работает нянькой, она живёт у хозяев, приходит домой два раза в неделю и то ненадолго, и её могут вызвать в любой момент. Когда я родилась, она пошла работать кормилицей в этот дом, и потом осталось няней этого ребёнка, постоянно про него рассказывает, какой он офигенный. Мой ровесник, а без няни никуда. Но у хозяев потом ещё один родился, кормилицу взяли новую, а моя мать осталась нянькой при нём тоже, так что без работы не сидит.