Геноцид
Шрифт:
– Так я ж про то тебе и толкую! – радостно хлопнул в ладоши Упаннишшур. – Плоты – это наследие былых времен! Сейчас мы находимся у края времени. Это не значит, что мир завершает очередной цикл своего существования и движется к гибели. Просто время перестало играть для нас решающую роль. Наша история закончилась. Мы уже совершили все, что могли, открыли все, что было нужно, мы покорили весь мир и наконец поняли, что ничего этого нам не надо…
– Прости, – поднял руку Отциваннур. – «Мы» – это кто?
– Мы – это люди!
– А… И что же?
– Теперь мы просто живем, – подвел итог своей речи Упаннишшур.
– Вот так – просто? – Отциваннур раскинул руки и посмотрел по сторонам. – Что значит «просто»?
– Просто – значит без проблем. И знаешь, почему у нас нет проблем?
– Почему? – с искреннем интересом спросил Отциваннур.
– Потому что мы сами их себе не создаем. И нет никого, кто бы мог их нам создать. Мы живем в идеальном мире, где ничего не происходит. И в идеальном обществе, в котором полностью удовлетворены все потребности человека.
– Может быть, все дело в том, что потребности слишком низкие?
– Чего лично тебе не хватает? – Упаннишшур протянул руку, как будто в ней находилось именно то, о чем сейчас должен был попросить его Отци.
– Я не хочу обсуждать эту тему, – качнул головой Отциваннур.
– Потому что нечего сказать, – чувствуя победу, снисходительно улыбнулся Упаннишшур.
– Я не хочу это обсуждать, – настойчиво повторил Отциваннур.
– Хорошо. – Упаннишшур сделал резкий жест руками, от груди в стороны, как будто что-то отталкивая. – Оставим.
– К чему ты вообще завел этот разговор? – Отциваннур пожал плечами. – Пришел, чтобы на звучалку посмотреть, и вдруг начал убеждать меня в том, что мы живем в наипрекраснейшем из всех возможных миров, – снова недоуменное пожатие плеч. – Дальше-то что?
– Ты куда-то торопишься?
– Меня дети на улице ждут.
– А ты знаешь, что их родители не одобряют твое общение ними?
– Родители всегда найдут повод поругаться на детей.
– Повод, несомненно, найдется. Но причина в том, что родители хотят, чтобы их дети были счастливыми.
– Дети счастливы, когда заняты тем, что им нравится, что им интересно. Ты этого не замечал?
– Ты опять уходишь от ответа.
– Разве?
Упаннишшур задумчиво постучал ногтями по полу. Из-за того, что он никак не мог решиться сказать Отциваннуру то, что должен, разговор приобретал неопределенный характер. Они говорили в общем, в то время как нужно было говорить о деле. И, что обидно, Отциваннур ведь отлично понимал, в какую сторону клонит Упаннишшур, но не желал ему помочь. Не желал – и все тут! А Упаннишшур, действительно, чувствовал не раздражение, – он вообще редко раздражался, – не злость, – на кого было злиться, кроме как на себя самого, – а самую настоящую обиду. Ну почему именно он должен говорить Отци то, что мог сказать ему каждый?
– Основой нашего общества является стабильность. Надеюсь, с этим ты не станешь спорить?
– Что ж, – Отциваннур наклонил голову. – Можно и так сказать. Хотя я мог бы подобрать другое определение…
Упаннишшур поднял руку, приказывая Отци умолкнуть. И тот послушался, оборвал фразу на полуслове.
– Нам следует избегать того, что ведет к нарушению стабильности. Знаешь, Отци, – Упаннишшур приложил ладонь к груди, – я бы не стал говорить на эту тему с кем-то другим. Но ты-то понимаешь, в чем тут дело.
– Понимаю, – кивнул Отциваннур. – Когда это требуется, ты умеешь быть убедительным.
Упаннишшур поморщился, как будто кислую ягоду раскусил.
– По-моему, мы просто беседуем.
– А по-моему, ты пытаешься вправить мне мозги, – Отциваннур покрутил пальцем у виска.
– Грубо, – теперь уже конкретно на Отци обиделся Упаннишшур. – Грубо и некрасиво. Ты знаешь, что я не могу…
– Я знаю, что никто не может запретить мне заниматься тем, чем я хочу! – Отциваннур ткнул себя пальцем в грудь. – Вот когда мне придет в голову подпалить свой плот, а заодно с ним и весь остров, тогда мне можно будет дать по рукам. А до тех пор, – Отциваннур дурашливо раскинул руки в стороны, – у нас у всех равные права.
– Ты пользуешься своим положением, Отци, – с укоризной произнес Упаннишшур.
– Нет, – покачал головой Отциваннур. – Я всего лишь играю на звучалке. И хочу научить этому детей. Потому что они тоже этого хотят.
Упаннишшур медленно, очень медленно взял в руку чашку, затем другой рукой дотянулся до чайника и налил себе холодного хмеля. До краев. Так, что еще одна капля, и перельется. Или если вдруг рука дрогнет.
Все еще держа чайник в руке, Упаннишшур посмотрел на Отциваннура – тебе не плеснуть?
Отциваннур покачал головой.
Упаннишшур поставил чайник рядом с чаном, в котором не горел огонь, поднес чашку к губам и сделал глоток.
На пол не упало ни единой капли.
– Я хочу дать тебе совет, Отци. Просто дружеский совет, ничего более.
Пауза.
Упаннишшур медленно пьет хмель.
Отциваннур, потупив взгляд, перебирает пальцами струны.
Упаннишшур ставит недопитую чашку рядом с правым коленом.
– Я должен ему последовать? – спросил, не поднимая взгляда, Отциваннур.
– Тебе решать, – безразлично пожал плечами Упаннишшур.
Пауза.
Упаннишшур снова берет в руку чашку с хмелем. Но не успевает сделать даже глотка.
– Я слушаю тебя, Упан.
Упаннишшур улыбнулся. Он вовсе не хотел ссориться с Отциваннуром. Более того, он желал ему только добра.
– Брось ты это дело, Отци.
Отциваннур захватил в щепоть струны, приподнял их и уронил на пол.
– А что мне с этим делать?
– Ну, Отци, – Упаннишшур покачал головой, как будто с сожалением даже. – Я уверен, ты найдешь струнам иное применение. У тебя ведь светлая голова.