Геносказка
Шрифт:
Гензель обернулся, ища глазами Гретель. Ее крошечная фигурка в этом огнедышащем чаду стала почти незаметна. Это было ошибкой. Нельзя отвлекаться. Акула никогда не отвлекается, когда чувствует кровь. Но в нем было слишком мало от акулы. И слишком много от человека.
Сильнейший удар отшвырнул его в сторону. Сперва удар показался легким, почти безболезненным, лишь вышиб дыхание из груди. Боль настигла его мгновением позже и скрутила так, что затрещали все кости, а внутренности, кажется, полопались, точно наполненные водой пузыри. Гензель уткнулся лицом в металлическую панель, по скуле текло что-то горячее. И, кажется,
Тело стало весить несколько тонн и работало подобно старому барахлящему, безнадежно заржавевшему станку. Прежде всегда послушное и беспрекословное, оно стало чужим и бесчувственным. Не тело, а мешок требухи, нафаршированной костными осколками. Гензель оторвал его от пола и попытался развернуться. Уже зная, что не успеет.
Бессмысленное упрямство — в человеческой природе…
Удар обрушился на него секундой спустя, еще прежде, чем он сумел восстановить равновесие. Силы, вложенной в него, было достаточно, чтобы расколоть пополам древесный ствол. Гензелю показалось, что его тело и в самом деле раскололось — каждая его кость, вплоть до самых маленьких. Мир задребезжал и вдруг оказался разбит на множество осколков. Мышцы обратились мокрой горячей ватой, бесчувственной и тяжелой. В горле заклокотала солено-горькая, как морская вода, кровь. В этот раз он отчетливо слышал, как лопнули его ребра.
Несколько секунд мира не существовало, была лишь вибрирующая темнота, в которой он, не зная направления, пытался куда-то ползти. Темнота — и очень много боли. Казалось, что его тело прикрутили раскаленными болтами, пропущенными сквозь конечности, к дыбе и теперь пытаются разорвать.
Потом мир возник вновь, но это был уже другой мир, искаженный, болезненно плывущий, норовящий перевернуться с ног на голову. В этом мире Гензель лежал на полу, уткнувшись лицом в текстолитовые осколки оборудования. По лицу ползла кровь. Тело отказывалось подчиняться, оно лежало раздавленным слизняком, изувеченное и почти мертвое.
Рядом что-то взревело, громче, чем крепостные сирены, — и мир вдруг рывком отдалился. Какая-то сила ухватила его за шею и потащила вверх, к потолку, заставляя беспомощно сучить ногами. Жалобно захрустели позвонки, застучала в висках кровь.
Гензель попытался вслепую полоснуть кинжалом и лишь тогда заметил, что кинжала в руке нет.
Поздно.
Его швырнули вниз. Сердце всхлипнуло, когда тело врезалось в пол и прокатилось по нему несколько метров подобно марионетке с перерезанными нитками. Всхлипнуло, но отчего-то не остановилось. Гензель захрипел, пытаясь вдохнуть, но воздуха в легкие попадало не больше, чем крови. Кровь была повсюду — она собиралась извилистыми лужицами на полу, стекала по стойкам, щекотала в носу. Его, Гензеля, кровь.
Акулы тоже не бессмертны.
Акулы умирают молча. Гензель знал об этом, хотя никогда в жизни не видел моря.
Он запрокинул голову, захлебываясь кровью. И из судорожно качающегося мира к нему шагнуло что-то огромное, тяжело дышащее.
Чудовище, состоящее из изувеченной, перемешанной и оскверненной плоти.
Мутант был настолько велик, что даже в бою нависал над своими собратьями подобно осадной башне. Его скелет был причудливо искривлен и несимметричен, так что королевский слуга казался скособоченным уродцем. Кости выпирали из него в тех местах, где им не полагается быть. Таз искривлен, одна нога короче другой. Даже голова сидела под углом, а по позвоночнику словно долго били кузнечными молотами, пытаясь изогнуть его во все стороны сразу. Кости челюсти срослись неправильно, отчего генетическое чудовище даже не могло закрыть рта — из распахнутой пасти свисал дергающийся плетью розовый язык.
Это существо было бы нелепым и беспомощным, не обладай оно столь чудовищной силой. Скорее всего, изувеченная костная структура была платой за сверхпрочные мышечные волокна. Кто-то накачал его, возможно, еще в материнской утробе, генетическими зельями, которые во много раз усилили его мышечные ткани, сделав столь могучими, что их напряжения не выдерживали даже собственные кости. Наверно, Гретель нашла бы более уместное определение…
Гензель попытался вновь оторваться от пола, но руки были слабы, как дрожащие лапки жука. Глаза заливало кровью. Сердце тяжело бухало в груди. Еще одного удара он не выдержит. Даже если он будет, этот удар. Если он сейчас просто не свалится лицом в лужу собственной крови и не испустит дух, как теленок на бойне.
Но что-то, что оказалось прочнее костей, тащило его вверх, заставляя шатающееся тело подниматься.
Гретель. Если это чудовище убьет его, что будет с Гретель?..
Мутант исторг из своей незакрывающейся пасти трубный рык и вновь шагнул к распростертому на полу Гензелю. К счастью, он был слишком высок, чтобы резво передвигаться, и лишь оттого не задавил своего полумертвого противника. Несколько шальных пуль ударили чудовище в плечо и грудь, с хрустом проникая под кожу, но оно даже не заметило рваных дыр на теле.
Гензель попытался подняться на колени, но не смог и этого. У человеческого тела есть запас прочности, даже у такого выносливого и ловкого, как его собственное. Сейчас этот запас был исчерпан до самого дна. Он едва мог шевелиться. При каждом движении мозг вспыхивал болью, словно его обложили толченым стеклом, которого он касался при малейшей вибрации. Возможно, его тело умирает. Возможно, ему осталось всего несколько минут. За которые — если будет на то милость Человечества — он не узнает, что произошло с Гретель…
— Прочь от моего брата!
Ему стоило значительного усилия даже перевести взгляд. И совсем не осталось сил, когда он все-таки это сделал, — так потрясло его то, что он увидел.
Крошечная Гретель стояла в считаных метрах от ковыляющего мутанта, заслоняя от него лежащего Гензеля.
Дурацкий поступок, сестрица.
Геноведьмы ни черта не понимают в драке. Сейчас он просто размажет ее, безоружную, превратит в кровавую кляксу. Гензель хотел закричать, но крик обернулся едва слышимым стоном.
Мутант сделал еще шаг, заставив Гретель отступить. Она ничего не могла противопоставить этому чудовищу. У нее не было оружия, лишь походная сумка, в которой, как знал Гензель, не оставалось даже генозелий. Лишь небольшой запас инструментов, с которыми она никогда не расставалась. Никаких ядов, никаких коварных токсинов. Змея истратила свой яд. Мушкет Гензеля, переломанный пополам, лежал поодаль. Кинжала он даже не видел.
— Проваливай отсюда, грязная гомоцистинурия! — процедила Гретель, на ощупь запуская руку в сумку. — Пока я не заставила твои гнилые гены превратиться в навоз!