Геносказка
Шрифт:
— Дрянь, — процедила королева-мачеха. — Генетический выродок. Удивительно, как в тебе нашелся хоть один процент человеческой крови…
— Твой визит стал для меня сюрпризом, дорогая супруга. — Судя по тому, как прищурился Тревиранус, его терпение едва ли было бесконечным. — И зачем ты прихватила с собой этот сброд в рясах? Я терпел его во дворце, но здесь, мне кажется, они не к месту. Здесь не церковь.
— Здесь храм, — мертвым голосом произнесла королева-мачеха. — Храм последнего на свете человека. Вот он, лежит перед тобой. Я бы сказала, что это твоя собственная плоть и кровь, но это не так. Ты — чудовище, Тревиранус. А твоя дочь была святой. Бывает в мире и такое…
— Ты…
— Я
— Святая! — расхохотался король, но смех вышел неестественным, возможно, из-за явственно слышимой в нем злости. — Да в своем ли ты уме? Я всегда был уверен, что рано или поздно вера сожрет твой мозг изнутри!
— Святая, — твердо произнесла королева-мачеха, и сверкание в ее взгляде в этот миг отчего-то напомнило Гензелю глаза цвергов. — Она — то, чего не может быть. Она — человек, рожденный из генетического тлена. Ее рождение было чудом. Человечество простерло над ней длань. Показало, что оно всегда с нами, что наша генетическая линия может восстать даже из пепла и грязи. А ты убил ее. Долгие годы я прощала тебе твою ненависть к чистому человеческому дитяти, но сейчас прощать не стану.
— Но яблоко?..
Точеный королевский подбородок дернулся, иссиня-черные волосы гибкими змеями хлестнули по спине.
— Мое яблоко не убило бы ее. Оно несло ей жизнь. Съев его, Бланко впала бы в глубокий летаргический сон, неотличимый от смерти. Чтобы я смогла увести ее туда, где у генетических вырожденцев вроде тебя нет власти.
— Понимаю, — Тревиранус прищурился. — Хотела превратить Бланко в очередную свою икону.
— Она стала бы надеждой и светом всех нас, изувеченных человеческих потомков.
«Причудливы дела твои, Человечество, — подумал Гензель. — Жизнь так сплелась со смертью, что уже и не разобрать, где что… А может, они и вовсе не могут существовать по отдельности?..»
— Зачем все это? — спросил король, разглядывая супругу с брезгливым интересом. — Зачем эти хитрости, этот обман, Лит?
— У тебя слишком много шпионов, Тревиранус. Узнай они, что я ищу принцессу для того, чтобы спасти, тебе мигом донесли бы. И что после этого было бы со мной? Стал бы ты терпеть рядом с собой человека, который покрывает твою дочь? — Губы королевы презрительно скривились. — Не отвечай. Поэтому мне пришлось прибегнуть к хитрости. Притвориться такой же циничной тварью, как и ты. Узнав о том, что я передала принцессе отравленное яблоко, ты не стал мне мешать, ведь так? Ты порадовался неожиданному союзнику.
— Я думал, ты хочешь сжить принцессу со свету, — признался король. Кажется, на его лице даже мелькнуло какое-то подобие уважения.
Гензель не собирался в него пристально всматриваться, чтобы сказать наверняка.
— Я не настолько глупа, чтобы поверить фальшивой генокарте Бланко, которую ты мне подсунул! Очень быстро я провела свое собственное исследование. И узнала правду.
Король небрежно смахнул пыль с бронированного золоченого плеча:
— После чего твоя нелепая увлеченность религией достигла нового уровня. И ты возомнила себя защитницей новой святой. Ах, Лит, я же говорил тебе, что увлекаться Человечеством и всеми этими безумными затеями — путь к пропасти. И вот теперь твой разум уже в ней. Чистота крови, чудеса, святые… С другой стороны, я восхищен твоей выдержкой. Столько лет играть роль!..
Ты тоже хорошо играл свою, — презрительно бросила королева-мачеха. — Очень долго притворялся человеком. Но теперь это не обязательно. Ты убил принцессу. Растоптал надежду нашего мира. Святую Церкви Человечества Вечного и Всеблагого. Но ты ошибаешься, если думаешь, что подобное сойдет тебе с рук. Я, архиепископ Церкви, предаю тебя церковному суду. Ты понесешь наказание. И за тем, чтобы оно было достаточно суровым, я прослежу лично.
Лицо короля исказилось. На нем проступила злость, как проступают из мягких недр моря смертельно опасные рифы.
— Ты забываешься, юродивая девчонка! — рявкнул он, разворачиваясь к супруге всем своим царственным, закованным в золото телом, багряный плащ хлестнул по ногам. — Я король, а ты — всего лишь кликуша, что стоит возле трона! Ты всерьез решила, что твои бритоголовые старцы будут судить меня?
Его генетически измененные слуги заворчали. Едва ли они были достаточно умны, чтобы понять суть разговора, скорее просто реагировали на злость в голосе своего повелителя или на выброс определенных гормонов. Монахи королевы-мачехи тоже заметно напряглись. Среди них не было чудовищ вроде тех, что состояли в королевской свите, не было и термических ружей, но тяжелые картечницы в руках воинов Церкви и зловещие шестоперы не походили на религиозную атрибутику.
Гензель осторожно подтянул Гретель поближе к себе. Он уже приметил уцелевшую стойку с аппаратурой, за которой можно было при необходимости спрятаться. В том, что эта необходимость возникнет в самом скором времени, он уже не сомневался.
Варево в котле приближалось к точке кипения. Реакция вот-вот могла стать неконтролируемой. И когда эта реакция полыхнет, он не хотел оказаться в ее центре.
Эти двое стоили друг друга. Помешанный на мнимом благородстве тиран — и ослепленная собственной верой фанатичка. Никто из них по-настоящему не знал Бланко, и никто не хотел знать, чего она хочет. Никто не видел в ней человека. Для одного она была лишь вечным напоминанием о собственном ничтожестве, для другой — стерильной реликвией. А ведь она была человеком — больше человеком, чем кто бы то ни было из них. Наверно, эту иронию оценит даже Гретель…
— Я — король! — раздельно и четко сказал Тревиранус, пальцы в золоченых латных перчатках сжимались и разжимались. — А ты — всего лишь потаскуха, которую я удостоил милости возвысить! Значит, вздумала тягаться со мной? Обвинить в смерти девчонки и отстранить от власти? Что ж, я забью эти слова обратно в твою пасть, дорогая супруга. Ни один святоша не имеет права мне угрожать! Огонь!
Бой вспыхнул внезапно и яростно, как вспыхивает сухая соломенная скирда, на которую скакнул шальной огненный язычок. В первое мгновение кажется, что это лишь безобидная струйка дыма. В следующее — пламя уже ревет и гудит, как огромная оранжевая змея, свивающаяся кольцами, и рассыпает вокруг себя тысячи ослепительных искр.
Монахи и свита короля бросились друг на друга.
Когда-то Гензелю представлялось, что битвы схожи с шахматными партиями. Под управлением двух военачальников фигуры совершают изящные маневры по доске, отсекая друг друга, выполняя эффектные и непредсказуемые выпады, переходят из обороны в контратаку, блокируют, переходят на другой фланг, вновь атакуют… Он полагал, что всякая битва имеет в своей основе тактическое искусство, которое само по себе является сложнейшей из наук.
Но битва, которая мгновенно вспыхнула в разгромленном лазарете, не имела ничего общего с подобным искусством. Это было столкновение молота и наковальни или двух крушащих кости кулаков, чьи хозяева затеяли в трактире свирепый и бессмысленный бой. Здесь не было ни искусства, ни расчета, лишь вышибающая дух ярость, лишь две слепые силы, врезавшиеся одна в другую. И всякая песчинка, оказавшаяся между этими силами, обречена была исчезнуть.