Генри и Джун
Шрифт:
И вот теперь его глаза устают, оттого что он работает корректором в газете. Мне бы хотелось избавить его от этого, вылечить, но я не могу.
Прошлой ночью я никак не могла уснуть. Представляла, как снова окажусь в Наташиной квартире вместе с Генри. Мне хочется снова пережить момент, когда он вошел в меня, когда мы занимались этим стоя. Он научил меня обнимать его ногами. Это так непривычно для меня, что я смущаюсь. Зато потом чувствую поток наслаждения и новое, острое желание.
— Анаис, я чувствую тебя, твою страсть всем телом!
Генри весь светится.
Я часто ощущаю, как тяжело быть пассивной, это очень меня терзает. Чем ждать, пока он доставит мне удовольствие, лучше я сама возьму его, бешено возбудившись. Не это ли толкнуло меня к лесбийской любви? Меня это пугает. Ведут ли так себя женщины? Приходит ли Джун к Генри, если хочет его? Берет ли над ним верх? Или ждет его? Он направляет мои неопытные руки. Быть с ним все равно что оказаться в центре лесного пожара. Новые уголки моего тела разбужены, они горят. Генри способен воспламенить все, что находится рядом с ним. Я ухожу от него в огненной лихорадке.
Я встала у открытого окна своей спальни и глубоко вдохнула солнечный свет, аромат подснежников и крокусов, воркование голубей, птичьи трели, поток легкого ветра и размытых свежих запахов каких-то цветов; вдохнула небеса, будто сотканные из цветочных лепестков, серо-коричневые узловатые стволы старых деревьев, вертикальные побеги молодых ветвей, влажную темную землю и торчащие из нее корни растений. Все это имеет такой удивительный привкус, что рот мой невольно приоткрывается, и я чувствую на своем языке язык Генри; он пахнет так же, как во сне, когда он лежит в моих объятиях.
Я жду Фреда, но вместо него на свидание приходит Генри. Фред работает. Широко раскрыв глаза, я смотрю на Генри — мужчину, который вчера обнимал меня. Я начинаю мыслить трезво. Замечаю пятно на его шляпе и дырку на пальто. В любой другой день это тронуло бы меня, но сейчас я понимаю, что это подчеркнутая — напоказ — бедность, вызванная презрением к буржуа, бережно сжимающим свой кошелек. Генри великолепно говорит о Сэмуэле Путмане и Юджине Джоласе, о своей работе, о моей работе и о работе Фреда. Но потом рассказывает мне, как прошлым вечером после работы они с Фредом сидели в кафе, и с ним заговаривали проститутки, а Фред сурово и осуждающе смотрел на него, потому что в тот день Генри был со мной, а значит, по мнению Фреда, не должен был разговаривать с этими женщинами — они ужасны.
— Но Фред не прав, — говорю я, к удивлению Генри. — Проститутки дополняют меня. Я понимаю, какое облегчение должен чувствовать мужчина, когда идет к женщине, от которой не требуется ни эмоций, ни чувств.
А Генри добавляет:
— И тебе не надо писать им письма!
Я смеюсь, и он знает: я действительно его понимаю. Понимаю даже, почему он предпочитает ренуаровские тела. Вуаля. У меня из головы не идет лицо разгневанного Фреда, говорящего обо мне с обожанием.
Генри продолжает:
— В тот вечер я был ближе всего к тому, чтобы изменить тебе.
Я не уверена, действительно ли так сильно хочу, чтобы Генри хранил мне верность, потому что внезапно понимаю: само слово «любовь» сегодня меня утомляет. Любовь или нелюбовь. Фред говорит, что Генри меня не любит. Я понимаю, что необходимо избегать любых
Предположим, что я не хочу любви Генри и говорю ему: «Послушай, мы взрослые люди. Меня тошнит от всех этих фантазий и эмоций. Не произноси слово „любовь“. Давай разговаривать столько, сколько нам хочется, и заниматься любовью только тогда, когда мы сами хотим этого. Не будем примешивать к этому любовь!»
Как все они серьезны! А я вдруг почувствовала себя старой и циничной. Я устала от бесконечных требований и больше часа чувствовала себя бесчувственной. За мгновение я могла разрушить свою легенду, уничтожить все, кроме самого главного — моей страсти к Джун и обожания Хьюго.
Возможно, мой интеллект выделывает очередной кульбит? Или это называется осознанием реальности? Где вчерашние чувства, где то, что я испытывала сегодня утром? И что случилось с моей интуицией, когда вместо Фреда на свидание пришел Генри? Я не поняла, что он пьян, и прочла ему из дневника о его силе, сообщив, что он может сломить меня, а потом обиделась, когда он не понял. Фарсовость ситуации меня задела. Я спросила:
— Как выглядит Фред, когда он пьян?
— Становится смешным, веселым и всегда свысока относится к проституткам. Они это чувствуют.
— А ты, конечно, с ними более чем дружелюбен?
— Да, я болтаю с ними, как гостиничный носильщик.
Да, все это не доставляет мне никакого удовольствия, холодит душу, заставляя чувствовать какую-то пустоту внутри. Однажды я пошутила, сказав, что когда-нибудь пришлю телеграмму: «Никогда не приходи ко мне больше, потому что ты не любишь меня». А вернувшись домой, подумала, что завтра мы с Генри не увидимся. А если увидимся, то больше не будем врать друг другу. Завтра я скажу Генри, чтобы он не беспокоился насчет любви. Но как быть со всем остальным?
Сегодня вечером Хьюго сказал, что мое лицо сияет. Я не могу сдержать улыбку. Нас ждет банкет. Генри уничтожил мою серьезность. Она не вынесла столь разных его ипостасей — попрошайка и Господь Бог, сатир и поэт, безумец и прагматик.
Когда Генри наносит мне удар, я не рыдаю и не отвечаю ударом из-за своей чертовой понятливости. И что бы я ни воспринимала с пониманием — Генри и его проституток, — я не могу с этим бороться. Просто, поняв, я тут же это принимаю.
Генри сам по себе — огромный мир, и я не удивлюсь, если он вдруг начнет воровать, убивать или насиловать. Итак, я все поняла.
Вчера, во время нашего свидания, я впервые увидела злорадного Генри. Он пришел, скорее чтобы позлословить о Фреде, чем чтобы повидаться со мной. Он упивался собой, говоря: «Фред работает. Как это, должно быть, для него унизительно». Я не хотела выбирать занавески без Фреда, но Генри настоял. Не знаю, придумала я это или нет, но мне показалось, что он радовался своей бесчувственности. «Я получаю столько же удовольствия, совершая зло…» — говорил Ставрогин. Мне это удовольствие незнакомо. Я подумала, не послать ли Генри телеграмму, а Фред в этот момент произносил: «Я люблю тебя». Мне захотелось увидеться с ним и утешить. Злорадство Генри поражает. Он говорит: