Генрих IV
Шрифт:
— Тревога, тревога!! Враг в городе!
Крийон, разбуженный всеми этими воплями, со своей обычной флегматичностью спросил, что заставило их поднять такой шум. Ему повторили заготовленную басню, продолжая кричать ему в уши, что все пропало, что враг захватил важнейшие пункты.
— Ну и дальше что? — спросил Крийон.
— Мы пришли спросить вас, что следует делать, — сказал герцог Гиз.
— Дьявольщина! — сказал Крийон, спокойно натягивая сапоги, будто собираясь на парад. — Хорошенький вопрос! Да
Итак, проверка не удалась, и герцог Гиз признался Крийону, что это была просто шутка.
Крийон стащил сапоги так же спокойно, как их натягивал, но при этом добавил, обращаясь к молодому герцогу:
— Дьявольщина! Ты играешь в опасные игры, сын мой. И если бы я был послабее, я бы тебя прирезал.
И, завалившись снова на кровать, он натянул на нос одеяло и заснул.
Крийон был гасконцем, как Генрих IV, а возможно, даже еще большим гасконцем, чем сам король. Генрих IV претендовал только на то, что он потомок Людовика Святого, тогда как Крийон, происходивший от Бальбеза де Крийона, заявлял, он происходит от Бальбуса.
Он ни за что не хотел учиться танцевать, так как на первом уроке учитель танцев ему сказал:
— Поклонитесь, отступите!
— Дьявольщина! — сказал он. — Господин учитель танцев, ничего этого я делать не собираюсь. Крийон не кланяется и не отступает никогда.
Он был ревностным католиком и засвидетельствовал это публично. Однажды, в день Страстей Христовых, он находился в церкви. Священник говорил о распятии Христа, и Крийон не выдержал страданий Господа.
— Дьявольщина, — сказал он, — господин Иисус Христос! Какое несчастье для Вас, что там не было Крийона! Вас бы никогда не распяли!
Когда Крийон явился в Лион для торжественной встречи Марии Медичи, король сказал, указывая будущей королеве на Крийона:
— Мадам, я представляю вам первого капитана вселенной.
— Вы изволили соврать, сир, — ответил Крийон. — Первый капитан — это вы.
Второго декабря 1615 года он умер. Третьего его вскрыли. Тело его было покрыто двадцатью двумя ранами, а сердце оказалось вдвое больше, чем у других людей.
Вернемся к королю, которому пришлось упрекать себя, что он не сделал Крийона маршалом Франции. А все из-за того, что вместе с Сюлли Крийон помешал Габриель сделаться королевой.
Мы уже говорили о визите, отданном Генрихом IV мадам де Монпансье, его тетке, по возвращении в Париж. Но был и другой визит, к другой тетке, мадам де Конде, вдове герцога Конде, убитого при Жарнаке.
Она в это время вышла, и, так как никто не мог ему ничего объяснить, ему пришлось войти в ее спальню. Мсье де Ноай выходил в это время оттуда. Он оставил на кровати листок, на котором были начертаны две строки:
Увы! Вдали от божества Страдаю бесконечно!Генрих взял перо, закончил куплет, написав две следующие строки под двумя первыми:
Я с Богом не вожу родства, А тетя очень человечна!После чего он вышел.
Теперь предстояло наставить короля в истинной католической вере. Это тяжкое бремя было возложено на господина Дюперрона, епископа Эвро. Бремя это было еще более трудным, если учесть, что наставлять приходилось именно Генриха IV.
Епископ начал с того, что объяснил ему, что такое ад. Генрих IV, казалось, внимательно слушал все то, что говорил ему епископ. Это ободрило его.
— Сир, — сказал он, — теперь перейдем к чистилищу.
— Бесполезно, — сказал король.
— Почему бесполезно? — спросил епископ.
— Я знаю, что это.
— Как, сир? Вы знаете, что такое чистилище?
— Да.
— Что же это?
— Монсеньор, — сказал король, — это добыча монахов; не грабить же их…
И дальше наставление не пошло. Может быть, потому Генрих IV так никогда и не стал настоящим католиком. Но случалось и такое. Генрих IV вел войну против герцога Савойского и осадил Монтейан. Король, укрывшись с Сюлли за скалой, руководил артиллерией. В это время ядро, выпущенное осажденными, ударило в скалу, и часть ее раздробило в куски;
— Ventre-saint-gris! — воскликнул Генрих и осенил себя крестом.
— Ах, сир, — сказал Сюлли, — теперь никто не разубедит меня в том, что вы добрый католик.
Но, возвращаясь из этой кампании, Генрих пересекал городок, куда заранее отправил, проголодавшись, каптенармусов приготовить обед, как вдруг был остановлен депутацией во главе с мэром.
— Ventre-saint-gris! — сказал он. — Не хватало еще долгих разговоров. Но что поделаешь, придется терпеть.
И он остановил лошадь. Мэр подошел к его стремени и, держа в руках огромную бумагу с заготовленной речью, опустился на колено; но при этом достойный горожанин немного не рассчитал. Коленом он попал на камень. Это причинило ему такую боль, что он не мог сдержаться и грязно выругался.
— Прекрасно! — воскликнул Генрих IV. — Остановимся на на этом, мой друг! Что бы вы ни добавили, это только испортит то, что вы уже сказали. А теперь — обедать.
Генрих IV отдавал предпочтение кратким речам.
— Длинные речи, — говаривал он, — заставили меня поредеть.
После обеда мэр пригласил его посетить город.
У короля нашелся свободный час, и он принял приглашение. Завернув за угол, он столкнулся лицом к лицу со старухой, сидевшей у стены. При виде короля она захотела подняться.