Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса
Шрифт:
– Дочь Болейна, – пояснил Уолси.
– Какого черта они предпочли французское написание? Я даже не узнал фамилию.
– Его выбрал сам Болейн, – заметил Уолси. – Изначально его родовое имя произносилось как Буллен. Но Болейн показалось ему более благозвучным.
– Как Уолси или Вулси? – проворчал я. – Подобные изменения фамилий легкомысленны и необоснованны. Мне это не нравится. Значит, уехали обе дочери Болейна? И оба сына Сеймура? Скоро у нас не останется ни одного отпрыска хорошего рода, некому будет служить при дворе.
– Родителям хочется, чтобы их чада научились изящным манерам.
О боже, какие
– Немногое же они почерпнут там, – презрительно бросил я.
– Им предстоит жить при дворе, что возглавляет Франциск Валуа, герцог Ангулемский. Пока он не стоит у власти, но… Если Мария не подарит Людовику наследника, то новым королем Франции станет именно Франциск. Он уже плетет интриги. Дети Болейна и Сеймура будут учиться именно у него, а не у Людовика.
– Дочь Людовика Клотильда стала женой Франциска, говорят, она такая же благочестивая, как Екатерина. – От усталости у меня начал заплетаться язык. – Едва ли при них двор сохранит изысканность.
– О, на мадам Клотильду никто не обращает внимания. Тон задает любовница Франциска.
Что? Наложница открыто распоряжается при дворе?
– Каков же на самом деле этот Франциск из дома Валуа?
– Похож на вас, ваше величество.
С недавнего времени Уолси называл меня исключительно так, пояснив, что «ваша милость» говорят герцогам или высшему духовенству, а к монарху должно быть особое обращение. Мне это понравилось.
– Он сложен атлетически, – продолжил Уолси, – хорошо образован, в общем… культурный человек. – Немного помедлив, он небрежно прибавил: – Говорят, что его радует порочная слава ненасытного распутника.
– Уже? А сколько же ему лет?
– Двадцать, ваше величество.
– И всех радуют его… ухаживания?
– Не всегда и не всех, ваше величество. Он чересчур навязчив, ни перед чем не останавливается, если наметил жертву. Когда мэр Марселя вручил ему ключи от города, Франциск воспылал чувствами к дочери мэра, а она, будучи честной девушкой и испытывая отвращение к взглядам и манерам герцога, решительно отказала ему. Он попытался овладеть ею силой. Но неприязнь бедняжки была столь велика, что она изуродовала себе лицо парами серной кислоты. И только ее безобразие погасило страсть Франциска!
– Трагическое спасение, – заметил я. – Ведь шрамы теперь останутся у нее навсегда.
Я помолился, чтобы Мария смогла выносить сына и избавила Францию от такого правителя.
Мое внимание привлек стоявший у камина стол Уолси, заваленный ворохом бумаг. Там скапливались все документы, касающиеся Хэмптон-корта.
– А как продвигается строительство вашего загородного увеселительного дворца? – поинтересовался я.
– Чудесно. Как раз недавно закончили прокладку сточных и водопроводных труб. Вода будет поступать из источников Кумбе-хилла, она появится на моих землях, преодолев расстояние в три с половиной мили под Темзой у Кингстона. Мне хотелось бы, чтобы вы заехали туда будущей весной, оценили успехи строителей. Можно переправиться через реку у Ричмонда и, пересев на лошадей в Теддингтоне, прогуляться по лесу.
– Нет смысла дважды пересекать Темзу. Разве дорога от Кингстона до Ричмонда не безопасна?
Лицо его приняло странное выражение.
– Я не заезжаю в Кингстон.
–
Уолси поднялся и сделал вид, будто ему срочно необходимо пошевелить дрова в камине.
– Трудно сказать. Я знаю лишь, что Кингстон грозит мне бедами. Просто чувствую…
– Опасные заведения? Или люди? Что пугает вас?
Архиепископ отрицательно покачал головой. Я заметил, что у него растет второй подбородок. Да, молодость Уолси давно миновала. Он рано начал путь к власти, хотя сперва наделал ошибок.
– Не знаю. Просто мучает смутное опасение… У вас бывало такое?
– Нет. Ни вещи, ни места не вызывают у меня добрых или дурных предчувствий. Будущее скрыто от моих взоров.
– Вам везет, ваше величество.
Впервые я увидел на его лице выражение подлинного уныния.
Близилось время родов Екатерины. Весь двор готовился к долгожданному событию. Она со своими фрейлинами закончила шить младенческое приданое, а рожать решила в Ричмондском дворце. Я пригласил наилучших врачей и оплатил услуги арабского консультанта – ведь Северная Африка прославилась крупнейшими центрами медицины, а в одном из них как раз и учился прибывший к нам Аль-Ашкар. По некоторым сведениям, там штудировали манускрипты Галена и других античных врачевателей и приобщались к утраченным ныне знаниям. Меня, впрочем, интересовала не эзотерика, а основополагающий вопрос: как появляются на свет жизнеспособные сыновья?
В середине сентября, накануне Крестовоздвижения, у Екатерины начались схватки, и ее перенесли в родильные покои. Там были собраны всевозможные фармацевтические средства и хирургические инструменты, какие только использовались тогда в медицине. Королева лежала на пропитанном желтофиолью белье (ибо считалось, что настой желтофиоли облегчает боль), держала за руки стоявших справа и слева от нее докторов – нашего Линакра и испанца де ла Са – и стойко переносила схватки, беспрестанно шевеля губами в беззвучных молитвах. Врачи предложили ей принять болеутоляющие снадобья, но она отказалась и продолжала молиться, не сводя глаз с висящего на противоположной стене распятия.
Я ожидал в соседней комнате вместе с Брэндоном. Как и Екатерина, я был молчалив и не менее усердно возносил мольбы Богу. Они начинались, разумеется, с традиционных слов: «О Владыка, Всемогущий Господь, молю Тебя, даруй мне сына для моего царства». Время тянулось медленно, и когда вышедший из родильных покоев Линакр отрицательно покачал головой, просьбы мои к Создателю сменились отчаянными безмолвными воплями. «О помоги мне, помоги, даруй нам ребенка, молю Тебя, пожалуйста, я сделаю все, что Тебе угодно, совершу любой подвиг, отправлюсь в Крестовый поход… Я посвящу этого ребенка, равно как и Самуила, Тебе, услышь, Господи, мои молитвы, пошли мне…»
– Свершилось! – воскликнул Линакр, широко распахнув дверь.
Я вскочил с колен.
– Сын, – добавил он. – Живой.
Врач пригласил меня проследовать за ним.
Екатерина лежала, откинувшись на подушки, словно труп на смертном одре. Она не шевелилась. Что с ней… Жива ли она?
Де ла Са массировал большой, растянутый живот роженицы. Из ее промежности изливались обильные струи темной крови и стекали в серебряную миску. Иногда появлялись и кровавые сгустки. Екатерина застонала и пошевелилась.