Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса
Шрифт:
Мы прилегли на освобожденную от инструментов кушетку, над нами пылал факел, и его янтарный свет позолотил ее тело и прелестное лицо.
– Бесси… Бесси…
Я пытался совладать со своими чувствами, по крайней мере немного сдержать их, но они взяли верх над рассудком. Притянув к себе девушку в древнем акте подчинения, я навалился на нее всем телом… О боже, она оказалась девственницей! Огненный взрыв прожег меня насквозь, вновь и вновь я прокладывал путь в заветные недра (смутно слыша ее возбужденные крики), пока их глубины полностью не открылись мне.
Постепенно, виток за витком, я мягко спускался с головокружительных высот, постигая глубочайшую земную тайну.
Крича и задыхаясь, Бесси расцарапала мне спину.
– Боже милостивый…
Приподнявшись, я привлек бедняжку к себе и нежно обнял. Она судорожно хватала ртом воздух, продолжая плакать и постанывать.
– Мне жаль, простите меня, простите…
Обезумевшее животное исчезло, оставив терзаемого угрызениями совести мужчину залечивать нанесенные страстью раны. Ненавидя сам себя, я принялся утешать Бесси. Наконец она перестала плакать и успокоилась. Я вновь начал извиняться. Она приложила к моим губам дрожащий пальчик и медленно произнесла:
– Все уже позади. И я рада этому.
Только тогда я по-настоящему осознал, насколько невежествен в общении с женщинами.
– Я вел себя как дикий зверь, причинил вам боль… нанес ущерб вашей чести, – повинным тоном произнес я, впервые задумавшись о том, что испытывает девушка, утратившая невинность.
– Если это так трудно с тем, кого жаждешь всем сердцем, то какую боль причинил бы мне человек, к которому я равнодушна…
– Но возможно, вы еще встретите… того, кто привлечет вас…
Она отрицательно покачала головой.
– Разве вы знаете женщин, умудрившихся выйти замуж по любви?
Мария. Мария и Людовик. Боже, может ли Зеркало Неаполя пробудить любовь к нежеланному супругу?
– Но теперь… как вы возляжете на брачное ложе?.. Я же ограбил вас.
– Я притворюсь…
– Но как?.. Ведь девственность уже не вернуть!
– Говорят… это легко, и многие мужчины согласны на обман.
Я весь покрылся испариной. Кушетка хранила следы поруганной девичьей чести, я готов был сквозь землю провалиться… и однако (самый страшный стыд!) после ее слов и рассуждений о брачной постели с другим мужчиной моя страсть разгорелась с новой силой.
В этот момент ее рука коснулась моей щеки.
– Нам пора уходить… Но нет… давайте помедлим, побудем вместе еще немного…
Неужели ей не хотелось сбежать? Она не презирала меня? Воистину, я ничего не понимаю в женщинах… да и, пожалуй, в собственной натуре.
Мы покинули музыкальное хранилище уже на рассвете, осторожно спустились по каменной лестнице и крадучись прошли по притихшему приемному залу, еще усыпанному цветами.
23
С той ночи я стал другим человеком: познав запретную страсть, днем и ночью я жаждал обладать обнаженным телом Бесси и с удивлением обнаружил, как много существует способов для удовлетворения плотских желаний. Стоило мне придумать нечто новое, и через пару часов мы уже занимались этим вовсю. Мое воображение рисовало самые неожиданные картины, а ум охотно делил и множил варианты их воплощения; так вожделение порождает вожделение, ввергая нас в бездну греха.
Не теряя времени, я занялся поиском подходящего местечка для свиданий, подальше от королевских покоев и бдительных взоров моих придворных. (Отец Бесси, сэр Джон Блаунт, исполнял обязанности моего камергера, он входил в ближний круг придворных, участвующих в церемониальных туалетах. Чувство приличия подсказывало: нельзя допустить, чтобы он увидел на моем теле следы страстных поцелуев и уловил женский запах родной дочери.) Мое амурное гнездышко находилось поблизости от апартаментов Уолси и состояло из маленькой столовой, гардеробной и спальни. Придворный замочный мастер, как немцы говорят – Schlosser, а попросту слесарь, приладил к наружной двери замок, сделав для него всего два ключа – для меня и для Бесси.
По долгу службы Бесси надлежало присутствовать в столовой Екатерины на дневной трапезе, состоящей из трех блюд, и развлекать ее величество музыкой и чтением до вечерней пятичасовой молитвы. В те дни фрейлины много занимались рукоделием, шили и вышивали одежду для ребенка, чье рождение неотвратимо приближалось. Екатерина отказалась от вещей, оставшихся от принца Генри; они вызывали скорбные воспоминания, и она убрала их с глаз долой…
Ежедневно я присоединялся к Екатерине на вечерней службе и, сидя или преклоняя колени рядом с ней, с гордостью поглядывал на ее округлившийся живот. Мне удавалось искренне молиться за нее, нежно пожимать руку, испытывая к ней теплые чувства… и одновременно воображать, как Бесси готовится к назначенному свиданию, подогревает вино, укладывает волосы в затейливую прическу, которую я так любил разрушать, натирает благовониями сгибы локтей, колен… Да, проклятье, я стал грешником и все-таки страстно желал преступных удовольствий. Когда я переходил из молельни Екатерины в любовное гнездышко к Бесси и слова молитв на моих устах сменялись возгласами страсти, меня переполняла бурная радость – я в жизни такой не испытывал!
У нас не хватало времени на преамбулы или вежливые приветствия. В непристойной спешке с одинаковым вожделением мы беззастенчиво бросались в объятия друг друга. После двух-трех свиданий из неуклюжих, застенчивых новичков мы превратились в бесстыдных сластолюбцев.
Стоит ли мне пересказывать сейчас, в чем заключались наши плотские утехи? Стоит ли терзать себя воспоминаниями о сказочных часах и минутах, коим не суждено повториться? Пряча сласти в наших интимных местах, мы извлекали их исключительно с помощью языка, не пользуясь пальцами… Мы видели наши силуэты в окнах и зеркалах и с удовольствием наблюдали, как отражается в них множество совокупляющихся Генрихов и Бесси… Мы устраивали маскарады: к примеру, я наряжался дикарем, а она – Дианой… Сливаясь в единое целое, мы переворачивали песочные часы и подсчитывали, сколько раз нам удавалось достичь кульминации вместе и по отдельности. Иногда я украшал обнаженное тело любовницы драгоценностями Екатерины, при этом, как ни странно, сильнее всего чувствуя свою вину за супружескую неверность…
После любовных игр мы порой подкрепляли силы легкими закусками, поданными полуслепым слугой, и расходились почти молча – для того, чтобы на следующий день или при первом удобном случае встретиться снова.
В тот вечер я собирался просмотреть послания, обсудить дела с Уолси и присоединиться к азартным играм моих приятелей и придворных, среди которых был и отец Бесси. Ни полнота, ни ограниченность моего бытия не являлись для меня тайной. Отдавал я себе отчет и в том, что веду двойную жизнь, хотя обе ее половины сливались воедино. Ненавидя и любя собственный грех, я одновременно желал и осуждал его. Мой проигрыш заметно вырос. Я не мог толком сосредоточиться на игре или обуздать склонность к поднятию ставок. Но разве могли меня тогда взволновать денежные потери?
Сестра отбыла во Францию со всем своим двором, роскошным приданым и эскортом. Среди ее пажей и фрейлин были и дети. На борту одного из четырнадцати величественных кораблей флотилии Марии находились два сына Сеймура, девяти и шести лет, и две дочери Томаса Болейна, десяти и семи лет.
Как-то поздним вечером в апартаментах Уолси я бегло просматривал список придворных Марии и впервые увидел это имя.
Nan de Boleine.
– Кто такая? – устало пробурчал я.
После изнуряющих забав с Бесси мне требовался отдых.