Географ глобус пропил. Золото бунта
Шрифт:
— У-у-у, во-от как?!. — изумился Осташа, присаживаясь на корточки и наваливаясь спиной на стену. Так было удобнее — и прохладнее, и голова не в чаду от печки, топившейся по-черному.
Неждана потянулась в сторону, достала из кадушки косматый ком мочала и положила себе на ноги, прикрываясь от взгляда Осташи. Осташа рассматривал ее груди, плечи, лицо. Красивой была девка. Но не трогала ее красота. Больше ничего от нее не хотелось. И даже казалось, что потом он охолонет — и все равно
— И что, девства не жалко, лишь бы поболтать? — насмешливо спросил Осташа.
— Для тебя — не жалко, — тихо ответила Неждана и дернула головой, отбрасывая волосы. — Я тебя сразу полюбила.
— Когда же ты успела? Ты и видела-то меня, только когда мы с батькой твоим весной дрались.
— Тогда и успела.
— Вот так — с единого взгляда?
— А что, три года таращиться надо?
Осташа в задумчивости принялся пощипывать губу. А может, и так… Ему Бойтэ в душу запала тоже с одного взгляда…
Неждана встала, придерживая мочалку, потянулась к окошку, взяла большой костяной гребень и села обратно. Она перекинула через плечо на живот косу, смахнула перевязку и начала расчесывать волосы.
— Зад-то тебе Колыван нарезал? — спросил Осташа. Неждана молча кивнула. Осташа догадался — это тоже ее плата за разговор на берегу.
— Ну и как ты теперь будешь? — спросил он. — Скорей батьку упросишь тебя за Прошку Крицына выдать, чтобы грех покрыть?
— Не знаю и знать не желаю никакого Прошки, — спокойно ответила Неждана. — И никому не указ, чего мне делать: ни батюшке, ни матушке, ни тебе.
— Понятно, от батюшки теперь какой указ? — Осташа пожал плечами. — Он тебя убьет — эдакий ведь позор… Да еще от меня.
— А тебе что, меня совсем не жалко? — удивленно улыбнулась Неждана, и даже рука ее с гребнем остановилась.
— Ну, жалко, конечно, немного… — Осташа поскреб шею. — Только у нас с Колываном дело без жалости идет. И он первый за кромочку ступил.
— Я-то не ступала.
Осташа ухмыльнулся: а вот только что чего было-то? Неждана отвела взгляд и с силой потянула гребнем волосы.
— Правильно, не жалей, — вдруг согласилась она. — Я тебя нежалейного и полюбила.
— А я-то тебя — нет.
— А ты никого не любишь.
— Батю люблю.
— Батя твой умер. Только не серчай сейчас. Я ведь своего батюшку тоже люблю, ну и что? Из живых людей любишь кого?
— Найдется, — уверенно ответил Осташа.
— Никого не любишь, — убежденно сказала Неждана. — Если и кажется, что любишь, — так это пройдет. Я знаю.
— Что ж, выходит, я тебя полюблю? За жертвы твои, да?
— Никого, кроме Чусовой, ты уже не полюбишь. А мужем будешь моим.
— Не буду, — напрочь отказался Осташа.
—
— Дураку наука, — зло согласился Осташа.
— Для тебя наука — барки водить, а в других науках ты навсегда дураком и останешься.
— Почто же тебе муж-дурак?
— У меня не дурак муж будет. У меня муж будет сплавщик. Лучший на Чусовой.
— Твой батя разве что солнце с неба не сорвал, чтоб я Чусовой ни в жисть не увидел, — желчно сказал Осташа.
— Ты батюшке не нужен. — Неждана покачала головой.
— Теперича вдвойне.
— Нет, я не о том… С батюшкой что-то случилось, какая-то беда, в грех он впал… А ты мешаешь исправить. Вот и все.
— Коли грех — так покайся.
— Того, значит, мало. Осташа помолчал, размышляя.
— А мне какое дело до Колывановых грехов? У меня и толк другой.
— Раньше батюшка не таким был… — Неждана не отозвалась на Осташину досаду. — Это все его Пугач да твои дядья сгубили…
— Гусевы, псы, мне не родня, — сразу отрекся Осташа.
— Батюшка всегда угрюмый был, матушку бил, бывало… Но я у него в баловницах ходила. Как в отроческие годы вошла, когда титьки появились, он ни разу на меня руку не поднял… Все после Пугача изменилось. Наш-то толк, беспоповский, Пугача принял.
— Колыван в истяжельчество перекинулся, — возразил Осташа.
— Батюшка из толка в толк не шарахается, — твердо ответила Неждана, и Осташа понял, что тайное для него истяжельчество — для нее не тайна. — Истяжельство — то же беспоповство, только с вогулами и для сплавного дела. Это батюшке сам Мирон Галанин подтвердил. Я ведь, Остафий, не дура. Не только слушаю, а еще и понимаю, чего услышала…
Осташа какими-то новыми, удивленными глазами смотрел на Неждану. Чтоб от девки — да какое-то понимание было?.. Ну и дела.
— К тому ж Гермонов толк признали только на Невьянском соборе через два года после Пугача… Так что вина — на Пугаче, а не на истяжельцах. А ты небось решил, что это они виноваты, Колыван, Гермон да Конон, — которые тебя в свой толк не берут? — В голосе Нежданы мелькнула насмешка.
— Плевал я на их толк! — тотчас ощетинился Осташа. — Мой батя без истяжельства лучший сплавщик был!
Неждана не ответила на вызов.
— Батюшка тайком Пугачу присягу принес… Все сплавщики перед Белобородовым ему крест целовали — весной, в Старой Утке. А потому батюшка и был обязан переправить царскую казну. От Утки до Кашки ее Ипат Терентьев вез, от Кашки до Кумыша — Гусевы, от Кумыша до Чусовских Городков должен был батюшка везти. А Гусевы твои…