Геологическая поэма

Митыпов Владимир Гомбожапович

Рядом с ними не то что жизнь человека, а вся история человечества — всего лишь миг. Но вот нашелся человек, который, взглянув на вечность глазами смертного, не потупил лицо долу, не закрыл его ладонями — он глядел прямо и узрел движение в изначально недвижном. Этого смертного звали Альфредом Вегенером, теория его именовалась мобилизмом, и говорить о ней было принято со снисходительным сожалением как о впечатляющем, но, в сущности, бесполезном подвиге. Валентин всегда интуитивно чувствовал, что геологическая теория, если она верна, должна обладать красотой. Мобилизм ею обладал. И еще была в ней высокая простота истины. Шарьяжами Валентин первоначально заинтересовался все из того же духа нигилизма, вернее — духа противоречия, поскольку и о них тоже в лекциях, в учебниках говорилось с неодобрением. В ту пору — дело было на третьем курсе — над его койкой в общежитии висел изготовленный им самим плакатик с изречением Рене Декарта: «Для исследования истины необходимо раз в жизни усомниться, насколько возможно, во всех вещах». И Валентин усомнился — и вовсе не потому, что так советовал великий мыслитель. Слушая лекции и читая учебники, он никак не мог избавиться от ощущения, что Земля развивается под строгим, бдительным присмотром почтенных отцов геологии — развивается послушно, с некоторой даже школярской робостью и в полном соответствии с их предначертаниями. Эпейрогенические движения ^[36] , чинно воздымая и опуская поверхность планеты, созидают континенты и океаны. Следом наступает пора движений орогенических ^[37] — возникают горы, которые, разрушаясь в положенный срок, выстилают соответствующие пространства толщами осадочных пород. Затем приходит время тектонических революций — осадочные толщи сминаются, в них вторгаются магматические расплавы, образуются изверженные горные породы и различные месторождения. После этого все успокаивается в ожидании грядущей трансгрессии моря, за которой все должно повториться снова. Такова была высочайше утвержденная схема развития Земли. Не только процессы, происходящие на ней, но и само время тоже было строго разграфлено, словно канцелярская ведомость. Между геологическими эпохами вбиты пограничные столбы. Словом, все упорядоченно, благопристойно, даже если хотите, благонамеренно, и мятежному элементу непредсказуемости не отводилось места в истории Земли. Прошлое, настоящее и будущее планеты было педантично расписано учеными мужами в академических сюртуках еще столетие назад. Однако на дворе-то буйствовал век двадцатый, в геологическом смысле — разгар альпийской революции. Исследователи фундаментальных свойств природы уже давно открыли, что она, природа, не привязана к рельсовому пути, у нее есть божественный каприз своеволия — об этом с убийственной неоспоримостью ядерного взрыва свидетельствовали сформулированный Гейзенбергом принцип неопределенности ^[38] и детище его гениального учителя Нильса Бора — принцип дополнительности ^[39] . А между тем в родной геологии все оставалось до тошноты, до безысходности определенным. Ее основные истины считались познанными исчерпывающим образом и в каких-либо дополнениях не нуждающимися. Обидно, но в двадцатом веке, в эту эпоху «бури и натиска», она являла собой дремучий заповедник замшелых концепций и самодовольных устаревших взглядов. Здесь торжествовала явно чуждая природе заданность раз и навсегда, здесь по-прежнему талдычили о принципе актуализма, сформулированном еще блаженной памяти Чарльзом Ляйелем почти полтора века назад… Вообще, впечатление было такое, что ортодоксальные геологические корифеи вступали в эпоху нового понимания природы, двигаясь задом наперед.

36

Эпейрогенические движения — медленные вековые поднятия и опускания обширных площадей, создающие континенты и плато, а также океанские и континентальные бассейны; термин введен геологом Гилбертом в 1890 г.

37

Орогенические движения (Гилберт, 1890) — геологически кратковременные, интенсивные, ограниченные отдельными областями движения, создающие горы.

38

Принцип неопределенности — фундаментальное положение квантовой теории, устанавливающее невозможность одновременного измерения скорости электрона и его положения в пространстве (импульса и координаты). Гейзенберг, Вернер (1901–1976) — немецкий физик-теоретик, лауреат Нобелевской премии, один из создателей квантовой механики; принцип неопределенности сформулировал в 1927 г.

39

Принцип дополнительности — положение, согласно которому в микромире несовместимые образы не исключают, а дополняют друг друга (волнообразная и в то же время корпускулярная сущность света). Бор, Нильс Хенрик Давид (1885–1962) — датский физик, один из создателей современной физики; иностранный член АН СССР; лауреат Нобелевской премии.

Валентин подспудно ощущал, что если он, как рекомендовал Декарт, не усомнится сейчас, то потом будет поздно — засосет неодолимая череда будней. Более ясно он осознавал другое: единожды усомнившись, надо в этих своих сомнениях последовательно идти до конца. Чтобы понять это, ему пришлось совершить, можно сказать, святотатство. Знакомясь с непростой, но в общем-то счастливой научной биографией одного из патриархов геологии, академика Карпинского, он обнаружил некий удививший его момент. Впрочем, «удививший» — это не совсем точно. Валентин был огорчен, он недоумевал и не замедлил с горячностью молодости осудить в душе маститого ученого. Еще в конце прошлого века Карпинский отметил сходство в очертаниях материков и писал, что горные сооружения тихоокеанских побережий Старого и Нового Света несут явные признаки движения в сторону океана, вызванного, возможно, вращением Земли. Стало быть, он приблизился тогда к мысли о дрейфе континентов, но далее почему-то не пошел, предпочтя остаться при теории вертикальной осцилляции материков, то бишь все тех же пресловутых движений вверх-вниз. В результате основоположником мобилизма стал не соотечественник Александр Петрович Карпинский в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, а Альфред Вегенер в тысяча девятьсот пятнадцатом. Однако сомнение — в Декартовом смысле, — видимо, продолжало тревожить Александра Петровича: в его многозначительной фразе о том, что «недалеко то время, когда местные дислокации будут связаны с универсальными и через посредство последних между собой», угадывалась драма глубоко упрятанного недовольства самим собой. Через эту фразу Валентину явился вдруг не величественный портретно-канонический старец, первый выборный президент Академии наук СССР, а старший коллега, умный и прозорливый геолог, пусть не прошедший до конца начатый маршрут, зато указавший направление тем, кто придет потом и сумеет правильно истолковать его невысказанные сомнения…

Валентину повезло — не принимаемый всерьез дрейф континентов и не слишком одобряемые тектонические покровы вошли в его сознание почти одновременно и органически дополнили друг друга. Материки движутся, и по ним, в свою очередь, двигались геологические формации. «Подвижное в подвижном» — под таким девизом плавал на «Наутилусе» капитан Немо. «Подвижное на подвижном», — перефразировал Валентин применительно к материкам. Лик Земли сформирован именно горизонтальными силами, в это он, третьекурсник, поверил со всей безоглядностью своих неполных двадцати лет. Правда, геологические корифеи утверждали нечто прямо противоположное — они отводили приоритет силам вертикальным. Ну и что ж? Валентин не собирался оспаривать их, однако про себя положил, что во всей своей будущей работе станет исходить из собственных убеждений. До сих пор месторождения открывались, как правило, вовсе не благодаря геологическим теориям, а независимо от них и примерно так, как во времена оны делалось рудознатцами. Теперь же, когда месторождения, хоть каким-то краешком выходящие на дневную поверхность и потому доступные глазу любого человека, почти все обнаружены, открыты, старые методы поисков уже не годились. Будущее горной промышленности, а пожалуй что и будущее человека вообще (ибо что есть цивилизация без полезных ископаемых, без минерального сырья?), заключалось в «слепых» рудах, то есть не выходящих на поверхность месторождениях глубоких подземных горизонтов. И тут уж рутина площадной съемки — говоря проще, метода систематического исхаживания огромных площадей в поисках выходов рудопроявлений — сама по себе уже мало что могла дать. Всевозможные допущения — кто во что горазд — относительно сил, действующих в земной коре, становились непозволительной роскошью. Требовалась единая железная теория. «Нет ничего практичнее хорошо обоснованной теории» — эти слова Людвига Больцмана ^[40] надо было проверить лично. На своей шкуре. Валентин твердо решил, что постарается хотя бы одно месторождение вычислить — это должно получиться, коль скоро теория преобладания горизонтальных сил верна.

40

Больцман Людвиг (1844–1906) — знаменитый австрийский физик.

Если в случае с плавающими материками была хоть какая-то зрительная представимость: аналог — дрейфующие ледяные поля, то с шарьяжами дело обстояло посложнее: обширный кусок суши уползает по суше же за десятки, сотни, а может быть, и тысячи километров. Гора, идущая к Магомету, — вот что такое это было. Проще и нагляднее выразился по этому поводу один из однокурсников Валентина: «Ехала деревня мимо мужика». Молодой адепт доброй старой геологии, он мыслил исключительно, «как учили». Вероятно, не все и не сразу могли принять горизонталистскую идею даже как гипотезу, но, взятая в качестве исходного посыла, она проясняла многое. Происхождение складчатости хотя бы, и это было уже весьма немало…

Сказав Роману про Индию, Валентин тут же об этом пожалел. «Черт, безответственный выкрик, — с острой досадой подумал он. — Ни к селу ни к городу». Действительно, внезапное упоминание невесть где находящейся Индии без соответствующего пояснения должно было показаться по меньшей мере пижонством, если не хуже. К счастью, склонный к сарказму Роман никак не отреагировал. Впрочем, орошаемый холодным дождем склон горы вряд ли был местом, располагающим к научной или околонаучной дискуссии. Но, сказав «а», следовало говорить и «б», и Валентин решил в ближайшее же время, как только представится возможность, поделиться с Романом своими мыслями о том, как он понимает геологические события планетарного масштаба.

Ему это виделось так. Около тридцати миллионов лет назад блуждающий материк, которому в далеком будущем предстояло быть названным Индостанским полуостровом, поднявшись с юга, пересек экватор и вломился в тело гигантского континента. В мягкое подбрюшье старушки Азии, как шутил Валентин. Словно предвидя грядущую роль своего творения, природа изваяла атакующую глыбу в виде головы быка с двумя короткими и мощными рогами. В своем таранном движении «голова» вытолкнула на континент колоссальную массу осадков со дна нынешнего Индийского океана, взломала и смяла пласты земной коры, нагромоздив из всего этого грандиозную систему гор Высокой Азии ^[41] . Причем глубоко вонзившиеся «рога» пережали, надломили в двух местах гирлянды рождающихся хребтов, так что концы последних как бы свесились вниз, в сторону экватора. Эти два излома, наглядно продублированные видимыми ныне на любой физической карте Азии крутыми поворотами в средних течениях двух великих индийских рек — Инда на северо-западе и Брахмапутры на северо-востоке, — получили в геологической литературе специальные наименования Пенджабского и Ассамского синтаксисов. Хребты же между «рогами» тоже провисли к югу, налегши своей выпуклостью на «лоб быка» — на левобережье Ганга.

41

Высокая Азия — географическое понятие, объединяющее высочайшие горные сооружения Азии от Гималаев до Памира, включая и Тибетское нагорье.

Разумеется, по человеческим масштабам времени все это происходило невыразимо медленно, не ощутимо для памяти даже сотен поколений людей, если б, конечно, они тогда существовали, но, по геологической шкале, катастрофа разразилась с достаточной стремительностью и стала самым большим событием новейшего периода в истории Земли. Она вызвала могучий отзвук во всей Азии — вплоть до Ледовитого океана.

Через просторы равнинной Азии давление напирающей Индийской глыбы передавалось на север — подобно тому как после пристыковки локомотива по железнодорожному составу бежит грохочущая ударная волна. Вздыбив попутно Тянь-Шань и Монгольский Алтай, эта «волна» накатилась на могучую геологическую твердыню — Сибирскую платформу ^[42] .

42

Сибирская платформа — структурный элемент Азиатского континента, занимающий территорию между Енисеем и Леной. Платформа — обширная материковая область площадью до нескольких миллионов квадратных километров; характеризуется особым глубинным строением и равнинным рельефом; чисто условный аналог; единое жесткое ледяное поле, не подверженное торошению.

Известно, что цунами выплескивает всю свою разрушительную силу лишь при встрече с берегом. Аналогично этому «тектоническая волна» мощно разрядилась у южной окраины Сибирской платформы, взметнув ввысь горную систему Саяно-Алтая. Но и сама платформа зашевелилась под чудовищным напором. Она начала поворачиваться по часовой стрелке. Юго-восточная окраина ее, отходя на запад, оставила позади себя зияющую щель, и случилось это настолько быстро, что компенсирующие процессы земной поверхности, ведущие обычно к заполнению таких провалов продуктами разрушения окрестных гор, на сей раз безнадежно отстали — щель так и осталась открытой, чтобы, приняв в себя многие воды, стать Байкалом.

Совершенно иное происходило в это время вдоль северо-восточной окраины платформы — здесь она, совершая все тот же поворот по солнцу, «наезжала» на прилегающую к ней часть континента и в поступательном своем движении сминала, взламывала, вздыбливала древние пласты. Так родился Верхоянский хребет. Конфигурацией своей он вынужденно повторял зигзагообразный край напирающей платформы и тем самым на тысячелетия вперед предопределил крутые изгибы будущих рек — Лены и Алдана.

Вообще, как убеждался Валентин, на лике Земли не было случайных черт: простые или причудливые формы горных хребтов, речных долин, морских берегов — все это есть отраженные на дневной поверхности естественные границы глубинных геологических структур, так сказать, проступающие сквозь кожу ребра и позвонки планеты.

Движение Сибирской платформы не могло не потревожить ее соседку — жесткую глыбу, ныне глубоко погребенную под низменными просторами Западной Сибири, между Уралом и Енисеем. Ей пришлось испытать двойной гнет: кроме напора с востока, еще и с запада, со стороны Русской платформы ^[43] — она тоже смещалась, оттесняемая теми силами, которые, энергично громоздя каменные бастионы Альп и Карпат, как бы стремились этим поставить заслон проникновению разрушительных отголосков азиатской катастрофы в зону Атлантики. Сдавливаемая с двух сторон Западно-Сибирская глыба оказалась отжатой вниз — очевидно, соседки, наползая, точно льдины при сжатии, безжалостно вдавили ее в мантию. Но остался Уральский хребет как память о былом столкновении на естественном рубеже Европы и Азии… Эта построенная Валентином схема ни в какой своей части не являлась, разумеется, открытием. Просто он сопоставил и в соответствующем порядке расположил уже известные факты. Как было сказано Карпинским, связал местные дислокации с универсальными. Огромное расстояние, отделяющее Индию от Урала, его не смущало — Земля представлялась ему единым организмом, и то, что происходило в одной ее части, естественным образом отзывалось в другой. Да и так ли уж велика Земля? С точки зрения вируса человек тоже огромен, однако ж разве это причина для сомнения в том, что все части его тела органически взаимосвязаны? Система накрепко сцепленных шестерен, подобная часовому механизму, — так представлялось ему сочетание всех этих глыб, платформ, составляющих единое тело Евразии, да и всей планеты наконец. Поворот одной шестерни тут же приводил в движение все остальные — вот в чем внутренне уверился Валентин к моменту окончания университета. Дальше начиналась самостоятельная работа, и, зная, что искать, он не мог не увидеть не замеченные до него следы того, что произошло и, видимо, все еще продолжало происходить во всей Азии после таранного удара с юга, практически навсегда, по человеческим масштабам времени, предопределившего ее геологическую структуру…

43

Русская платформа — так ранее назывался крупный структурный элемент земной коры, протянувшийся от Урала на востоке до Прибалтики и Скандинавских гор на западе; ныне более употребителен термин Восточно-Европейская платформа.