Геологическая поэма
Шрифт:
— К черту твои маневры — так всю жизнь проманеврируешь на запасных путях, — отвечал он, стараясь говорить спокойно и по-дружески. — Я вот как-то читал воспоминания Ивана Михайловича Губкина. В конце двадцатых годов, будучи директором Московского отделения Геолкома, он начал работы по поискам уральской нефти. И вот — это он прямо так и пишет — консервативные ученые подняли невероятную возню: «Нефть на Урале? Это даже не утопия, это авантюра Губкина, как и его курское железо…»
— Ясно, ясно! — досадливо оборвал Роман. — Курская магнитная аномалия, нефть Второго Баку… Нашел пример — Губкин! Да он в конце двадцатых годов уже был на
— И времена были другие, — вставил Толя.
— Вот именно! Был такой довоенный еще геолог Сергей.
Клунников, считается одним из отцов памирскои геологии. Так он, говорят, ходил в маршруты один. Уходил на недели, на месяц. И с ним только собака по кличке Памир. Здоровый был мужик — одних образцов килограммов по тридцать притаскивал. Кто в наше время захочет так работать?..
— Нынче один в поле не геолог, — хмуро усмехнулся Толя. — И не разрешат. Есть техника безопасности.
— Точно, не разрешат, — явно насмешничая, подхватил Роман. — Вот ты сделаешь большое — подчеркиваю: большое! — открытие и принесешь — так тебе скажут: «Кто разрешил? Закрывай свое открытие и неси назад — это откроют те, кому положено!» Субординация, старик! Что положено Стрельцу, то не положено нам с тобой. Техника безопасности!
— Слушай, смех смехом, а, в сущности, он прав, — медленно и как бы сожалея промолвил Толя. — Не хотел тебе говорить, но… В управлении я слышал такой разговор, отрывочно, краем уха: «Это, знаете, как-то даже странно. Ему вроде бы и по должности не положено, никто ему не поручал и прав никаких не давал…»
Валентин чувствовал поднимающееся раздражение и понимал, что, начни он сейчас говорить, непременно сморозит глупость, но сдержаться все же не сумел.
— Значит, поиск истины не более как в границах отведенных обязанностей… — вполголоса обронил он.
— Держите меня трое! — Роман буквально захлебнулся от возмущения. — Видали?! Какие слова! Тебе что — поручали истину искать? Или заниматься геологической съемкой? Зарплату тебе за что платят? Пижон! И вообще, знаешь, кто истину глаголит? То-то! Не ставь себя в положение младенца, не смеши людей. В мире есть неписаные правила. Все знают, отчего появляются дети, но никто ж об этом не кричит на улицах. Элементарных вещей не усвоил! И вообще, в каком мире ты живешь? С луны свалился? Правильно про таких говорят: ни в колхоз, ни в Красную Армию… Истина!..
Возбужденно дыша, он поднял стоявшую на земле бутылку и, как бы не замечая того, сделал глоток.
— Дай-ка и мне! — Толя в сердцах последовал его при меру, после чего сплюнул с отвращением и укоризненно сказал — Черт знает что приходится делать, и все из-за тебя!
Он снова стал порывист, с какими-то неоконченными движениями.
— Эй, эй! — послышлось вдруг сзади.
Обернулись: шагах в десяти, восседая на олене с ветвистыми рогами, весело скалил зубы неведомо откуда и как взявшийся человек.
— Мало-мало пьем? — дружелюбно спросил он. — Хо-рошо-о! Ссориться не надо, кричать не надо. Тайга не любит сердитого человека.
— Привет, Басаул! — помахал рукой Толя.
— Ругаться — плохо! — эвенк засмеялся и, понукнув оленя, поехал дальше.
Толя, насупясь, поглядел ему вслед, качнул головой.
— Н-да, верно сказал — устроили базар на всю тайгу. Вот он до таких визгов никогда не унизится. Если уж сильно припечет, всадит в тебя пулю, и дело с концом. Сын тайги!..
— Что, неужели убьет? — недоверчиво глянул Роман.
— Убить и я могу, если кровно обидишь, — ухмыльнулся Толя. — Ну что, пойдем обратно?
— Двинулись. Я не говорю «тронулись»— мы давно тронулись, — Роман засмеялся, поднял опорожненную бутылку и уже было замахнулся, но Валентин успел перехватить его руку.
— Дай сюда! Что за мода — всякую дрянь обязательно в речку. А потом ноги режем…
— Куда ж ее девать?
— Унесем в поселок, там кто-нибудь подберет, приспособит для дела.
— Нудный ты человек! — вздохнул Роман. Возвращались молча, как бы недовольные друг другом.
Стояли уже густые сумерки. Ярко сияли окна поселка. Кое-где на черном склоне и гребне хребта, который с темнотой как бы придвинулся вплотную к домам, горели огни буровых вышек.
Не доходя до общежития, Толя тронул Валентина за рукав:
— Кстати, Панцырев уверен, что ту скандальную телеграмму сочинил ты.
— Какую телеграмму? — не сообразил Валентин, размышлявший в эту минуту совсем о другом.
— Здравствуйте! Да ту хохмаческую телеграмму, которая… Ну, не помнишь, что ли?
— Да-да, что-то такое говорили… Но это ж давно было?
— Какая разница! Панцырев, он мужик злопамятный, и вообще…
— Сукин сын и очень себе на уме… Нет, это я в хорошем смысле, — Роман рассмеялся. — Старики, а что за телеграмма?
— А, глупость! — отмахнулся Валентин.
— Это как посмотреть, — не согласился Толя и, обращаясь к Роману, продолжал — Панцырев перевелся к нам, а через полгода, это уже осенью было, узнаем вдруг: какая-то комиссия должна приехать, в том числе люди из Москвы. И тут Панцырев засуетился — срочно затеял проверку документации, всей графики, то да се — ну, это в порядке вещей. Новая метла! Но ему вдруг стукни еще в голову, почему камеральные помещения не побелены? У нас, видишь, в камералках стены были бревенчатые — голое дерево, но аккуратно обтесанное. Приятные были стены. А Панцырев завелся: темно, мешает чертежным работам. Только начали белить — сразу дожди, дожди, а потом снег. Сырость, конечно, развели в камералках, женщины попростывали, но ничего, оклемались. И вдруг — дней через десять, наверно, — телеграмма из города: «Срочно побелите штольню, едет комиссия». А подпись такая: старший геолог Монголо-Охотского пояса [44] .
44
Монголо-Охотский пояс — геолого-географическое понятие, сходное с такими, как, например, Курило-Камчатская дуга, Крымский перешеек, Марианская впадина.
— Колоссально! — вскричал Роман. — Море удовольствия!.. Представляю, сколько было веселья…
— Да уж! — сдержанно хмыкнул Толя.
— А подозрение, значит, пало на тебя, мой скромный друг? — Роман хлопнул по плечу Валентина и снова залился хохотом.
15
Переступив вслед за Романом порог, Валентин с неудовольствием обнаружил, что веселье продолжается. Правда, в кухне, за чудовищно захламленным столом, никого не было, но из боковой комнаты доносились громкие, перебивающие друг друга голоса, топот и смех.