Геополитические проекты Г.А. Потемкина
Шрифт:
Накануне войны цели проекта Потемкина «О Крыме» были в основном осуществлены не только по части присоединения полуострова к России, но и по части его заселения и первого этапа хозяйственного освоения. В ходе грядущего столкновения с Турцией на первый план в международных отношениях России неожиданно вышел «польский вопрос». От того, на чью сторону (Петербурга или его противников) преклонится Варшава, имевшая общую границу с Российской империей и возможность свободно пропускать неприятельские войска «в сердце» соседней державы, во многом зависела вся расстановка сил в Европе. Именно поэтому целая цепь проектов Потемкина, возникших в военные годы, была посвящена Польше. О них речь пойдет в следующих главах.
Глава 5.
1 января 1787 г. началось знаменитое путешествие Екатерины II в «Киев и область Таврическую», как сообщалось в камер-фурьерском церемониальном журнале {403}. Это путешествие, ставшее прологом второй русско-турецкой войны 1787-1791 гг., было теснейшим образом связано с развитием драматичных русско-польских отношений. Именно во время блистательного «шествия» императрицы в Крым, когда увеселениям и праздникам не было числа, а путешественники большую часть времени пребывали в приподнятом расположении духа, удивляясь стремительному развитию вновь приобретенных Россией южных земель, и начал постепенно завязываться узел очередного конфликта с Польшей, окончившийся через несколько лет ее вторым разделом.
В историографии, посвященной международным отношениям второй половине XVIII, описания встречи Екатерины II и польского короля Станислава-Августа в Каневе, произошедшей во Время путешествия в Крым, носят обычно сугубо протокольный характер. Безрезультатность этого свидания заставляет исследователей вскользь говорить о нем. Однако именно неудача каневского рандеву двух монархов, во многом предопределила дальнейшее трагическое развитие событий.
Сама императрица покидала Петербург вовсе не в радостном настроении. 17 января на замечание фаворита А. Д. Дмитрива-Мамонова о праздничном стечение народа, явившегося приветствовать царицу, Екатерина ответила: «И медведя кучами смотреть собираются» {404}. Императрица явно пребывала в несколько нервозном настроении, хотя и обнаруживала его только перед самыми близкими сотрудниками.
Поездка Екатерины II на юг носила характер важной дипломатической акции. Эта грандиозная политическая демонстрация имела целью показать как союзникам России, так и дипломатическим представителям европейским держав, подталкивавших Турцию к войне, что русские уже закрепились на берегах Черного моря, и изгнать их будет не так-то легко {405}.
Императрицу сопровождало самое блестящее общество, состоявшее из ее собственных придворных и многочисленных иностранных наблюдателей. По дороге Екатерину II встречали высокопоставленные чиновники местной администрации, желавшие быть представленными государыне. Главный «виновник торжества», генерал-губернатор Новороссии и Тавриды, осматривать которые и направлялась императрица, должен был присоединиться к своей царственной покровительнице по пути. С дороги Екатерина II часто писала Г. А. Потемкину. «Я не сомневаюсь, что Таврида мне и всем понравится, - говорила она в письме 17 января из Смоленска, - дай Боже, увидеться с тобою скорее, и чтоб ты был здоров» {406}. Доброжелательный тон дорожных писем Екатерины II и ее обращение - «Друг мой сердечный» - свидетельствует о ее благоволении к Потемкину.
Между тем, именно в это время в Петербурге возникли слухи, старательно поддерживаемые противниками светлейшего князя при дворе, что Екатерина II настроена по отношению к Григорию Александровичу весьма немилостиво {407}. Толки о размолвке между императрицей и Потемкиным достигли своего апогея весной 1787 г., во время пребывания Екатерины II в Киеве и ее поездки в Канев для встречи с польским королем Станиславом-Августом П. В придворным кругах заговорили о несогласии и даже столкновениях императрицы и светлейшего князя.
Причину недовольства Екатерины видели в жалобах на Потемкина графа П. А. Румянцева - Задунайского и других вельмож, в частности бывшего фаворита А. П. Ермолова, якобы доведших до сведения императрицы информацию о злоупотреблениях Григорием Александровичем казенными суммами {408}. Обвинения в казнокрадстве повторялись противниками светлейшего князя как при его жизни, так и после смерти. Вступив на престол, император Павел I, убежденный, что Потемкин получал взятки от Австрии и был виновен в крупных растратах, назначил две строжайшие сенатские ревизии финансовой деятельности Григория Александровича {409}. Результатом этих ревизий стало оправдание светлейшего князя. Казана осталась должна Потемкину, а вернее его наследникам, поскольку светлейший князь постоянно тратил собственные деньги, не дождавшись обещанных ассигнований. Объяснить подобный вывод отсутствием необходимой документации сложно, т. к. [92] финансовые бумаги светлейшего князя (ордера, контракты на поставку провианта, строительные подряды и т. д.) неплохо сохранились в архиве Екатеринославского губернского правления и частично опубликованы Дубровиным {410}.
Екатерина II, уверенная в том, что «Потемкина не можно было купить», знала о денежных операциях своего сподвижника на юге гораздо больше придворных сплетников, ее информация не давала ей повода для беспокойств. Истинной причиной недовольства Екатерины были польские дела и предстоящее ей свидание со Станиславом-Августом Понятовским, к которому она не чувствовала себя достаточно подготовленной.
За несколько месяцев до намечавшейся поездки Екатерины II на юг, польский король начал настойчиво добиваться встречи со своей северной соседкой. Его просьбу поддерживал Потемкин, также указывавший на необходимость личной встречи монархов для обсуждения сложных русско-польских отношений. Императрица с самого начала была не расположена к подобной встрече. 22 ноября 1786 г. А. А. Безбородко сообщал в письме к светлейшему князю: «Король польский прислал генерала Камержевского для условия о свидании его с государынею. Ее величество назначить изволила против Трехтемирова, на галере, так располагая, чтобы там не более нескольких часов для обеда или ночлега останавливаться» {411}.
Такой ответ императрицы на просьбу встретиться не мог удовлетворить ни польскую сторону, готовившуюся к обстоятельной деловой беседе, ни Потемкина, поддерживавшего идею Станислава - Августа. Видимо, Григорий Александрович надеялся повлиять на императрицу во время личной встречи и побудить ее к более продолжительной беседе с польским королем, т. к. подготовка именно деловой стороны высочайшего рандеву шла полным ходом. 25 февраля 1787 г. король выехал из Варшавы с многочисленной свитой специально для того, чтоб перед встречей с Екатериной II участвовать в консультациях с Потемкиным и другими русскими министрами.
20 марта 1787 г. в местечке Хвостове Потемкин провел предварительные переговоры с польским королем, продолженные затем А. А. Безбородко {412}. В них участвовали русский посол в Варшаве О. М. Штакельберг и принц Г. Насау-Зиген, сопровождавший императрицу в поездке и негласно представлявший французский двор, помимо официальный миссии посла Л.-Ф. Сегюра. Станислав-Август пожаловался светлейшему князю на враждебное поведение коронного гетмана К. П. Браницкого, родственника Потемкина, и просил изменить его позицию в пользу королевской партии. Король передал через Штакельберга для императрицы записку под названием «Souhaits du roi», т. е. «Пожелания короля» или «Bo-ля короля», написанную на французском языке {413}. В этих документах он предлагал Екатерине оборонительный союз и обещал выставить в случае войны вспомогательный корпус польской армии против турок в обмен на поддержку со стороны России реформ, призванных покончить со шляхетской вольностью {414}.
Императрица холодно встретила подобные идеи, поскольку именно сохранение существующей в Польше государственной системы, по ее мнению, гарантировало безопасность России и позволяло Петербургу беспрепятственно вмешиваться во внутренние дела Варшавы. Любое усиление королевской власти в Польше, неизбежное в случае отмены liberum veto, представлялось императрице крайне невыгодным. В этом было коренное отличие позиции Екатерины от взглядов Потемкина, всячески поддерживавшего предложение польского короля. Забегая чуть вперед, скажем, что Григорий Александрович считал анархию в Польше еще более опасной для России, чем частичные реформы государственной власти, поскольку сохранение старой шляхетской вольницы позволяло беспрепятственно действовать в Варшаве не только политическим представителям Петербурга, но и эмиссарам Берлина, Вены, Парижа, Лондона…